На приёме у врача всё прошло довольно гладко. Сперва меня отчитали за неявку. Пришлось соврать, что я спал как сурок двое суток на фоне сохраняющейся слабости. После чего терапевт сменила гнев на милость, сочтя крепкий сон признаком грядущего выздоровления, и назначила мне на ближайший понедельник.
По пути домой я зашёл в подъезд, где жил Евгений Петрович. Дверь в подъезд, как и сам дом, была старая, и кодовый замок на ней жильцы так и не удосужились поменять. Я троеперстием ткнул в самые потёртые кнопки, а затем поднялся на площадку между первым и вторым этажами.
Почтовый ящик с номером «54» был пуст, значит, его содержимое проверялось. Увы, смерть не сразу избавляет человека от квитанций, писем из налоговой и всякого рекламного мусора. Иногда отправителю безразлично жив ли ещё его получатель, ведь всё равно кто-то должен платить по счетам или вестись на «уникальные» предложения.
Но оставлять среди бела дня послание под дворником «копейки» мне уже не казалось надёжным способом связи. Поэтому я бросил конверт в почтовый ящик, зная что уж мой-то адресат точно его получит.
Вернувшись домой, я с порога услышал Сашино сипение и бульканье. В испуге я рванулся в комнату, но ничего страшного там не обнаружил. Наоборот, Саша искренне радовался, следя на экране за приключениями двух школьников. Глаза у Саши были по-кроличьи красны, а на коленях лежала наполовину опустошённая широкая тарелка. Я взял на кухне пакет с сушками и вернулся в комнату. Сев рядом с Сашей, я несильно прибавил звук и стал ждать.
Земля 38
Домофон прозвенел, когда на часах было 19-05. К этому времени Саша успел два раза поспать в кресле, не отходя от телевизора, а пустую тарелку с его колен я уже давно убрал в мойку. Саша тоже услышал звонок и вопросительно посмотрел на меня. Я успокоил его кивком, дав понять, что всё нормально.
Я нажал на круглую кнопку с ключиком и приоткрыл входную дверь. Наш лифт находился на очередной профилактике, поэтому минут через пять я расслышал медленные шаги и прерывистое одышливое дыхание.
Я сразу узнал эту пожилую женщину. Это именно она в день прощания с Евгением Петровичем недовольно смотрела на меня, стоявшего рядом с «копейкой». Я вспомнил, что звали её Ольга Николаевна.
Далее произошла душераздирающая сцена в лучших традициях немого кино. Я жестом руки предложил Ольге Николаевне пройти в комнату, но она словно окаменела, никак не отреагировав на моё приглашение. Мысленно похоронив ребёнка тысячу раз, она всё равно боялась получить подтверждение его смерти. Я не знал осталась ли в ней хоть капля надежды на то, что он жив. Тогда я пошёл за Сашей, но он опередил меня и вышел сам.
И два когда-то самых близких человека застыли в паре метров друг от друга. Время и пространство не только разделили их, но и сильно изменили их облик. Мать и сын, судорожно всматриваясь в лицо напротив, искали родные черты. Они были как две статуи, у которых жили только глаза. По глазам они и узнали друг друга. Саша подошёл к ней, и они неловко обнялись, точнее, сцепились руками. А потом они заплакали, каждый по-своему, кто как умел.