Вардан не верил своим ушам; ему казалось, что он слышит все это во сне. Он не мог представить себе такого, доходящего до предательства бессердечия.

В самую критическую для нации минуту, когда ее жизнь и будущность висели на волоске, готовом оборваться каждую минуту и низвергнуть ее в пропасть, в такой страшный час, когда взор всей нации был обращен к спасительному Арарату, народ встречал здесь полное равнодушие к себе и дружелюбное отношение к своему врагу, своему убийце.

— Все ли они таковы? — спросил Вардан взволнованным голосом.

— Нет. Одни только «хососы»… Они находят, что в турецком управлении все справедливо, законно, и если армяне протестуют, проявляя недовольство, то называют их протест ложью и клеветой.

— Весьма понятно. Они тоже своего рода Томасы-эфенди, а для людей, подобных Томасу-эфенди, очень сподручен беспорядок, царствующий в турецком государстве. Если бы они, по крайней мере, брали пример с патриарха Нерсеса, с Хримяна и Нарбея, которые займут в истории армян почетное место.

— Ты рассуждаешь очень наивно, друг мой, — ответил монах, — уверяю тебя, что если будет возможно, то они сегодня же уничтожат все то, что сделал Нерсес[47], — а может уже и начали это делать… Здесь всеми силами стараются уверить в том, что как Нерсес, так и его последователи — все шарлатаны, что они обманывают народ и вовсе не думают об армянах (да и надобности нет думать о них), что они только орудие в руках представителей европейских держав и работают для их политических целей. Здесь смеются над легкомыслием тех, кто ожидает чего-нибудь хорошего от Нерсеса. Здесь говорят — требовать чего-нибудь от Турции было бы нахальством со стороны армян. Турция предоставила армянскому народу все, что ему нужно, и большего он не заслуживает. Говорят, турок добр, он сам пожелает даровать все. Зачем же докучать великодушному правительству?

— Неужели все братство в таком настроении?! — гневно воскликнул молодой человек.

Святой отец ответил ему не сразу. Он вышел из комнаты, осмотрелся, затем вернулся, сел на свое место и начал тихим голосом:

— Мы довольно неосторожны, здесь и стены слышат. У привратника монастыря сатанинское чутье, он живет рядом и завтра же донесет, если что-нибудь услышит.

— Я спросил об общем настроении братства, — повторил Вардан, не обратив внимания на последние слова монаха.

— «Хососы» составляют исключение, а все остальное братство не туркофилы. Есть между ними люди благородные, с благородными мыслями, готовые принести любые жертвы, чтобы помочь горю турецких армян, если…

— Если позволят «хососы».

— Да. Что делать этим несчастным, если они так связаны, что не имеют права не только действовать, но даже и говорить. Здесь есть некто Манкуни — настоящий изверг, который всех давит и душит.

— Я, все-таки не понимаю, что за чудовищная политика — видеть целый народ угнетенным, под деспотизмом Турции, видеть, что он близок к уничтожению и все же защищать тиранов!

— Для меня это тоже загадка. Я тоже не понимаю этого, — ответил святой отец.

— Но чем же они объясняют беженство алашкертцев, избиение армян в Баязете? Чем объясняют пожар в Ване?