– Двадцать девять кило не разбодяженной дури… В Москве за такое добро можно почти девяносто тыщ бакинских получить…

– Да не, – покачал головой его заместитель. – За ганджу, может быть, и дадут, в смысле, за гашиш, а это пока только трава, ее еще переработать нужно.

– Знаешь, как?

– Знаю, конечно. Надо вымочить, потом высушить, а можно, как в Индии, сразу в яму и через овечью шкуру, дырку в ней сделать, чтобы через нее смола уходила. Одного кого-нибудь с поля снимем, и я научу. Тут директором аптеки быть не надо.

– Точно! – обрадовался Альберт Богданович. – Вот этот козел и займется нашим производством. Только надо сделать так, чтобы Юнус Маджидович не просек, что мы тут, типа, крысим потихоньку.

В бараке лежал старик-хлопкороб. Лежал молча, потому что не мог даже стонать – новый начальник сломал ему челюсть.

Прошло две недели, а за Ларисой никто не приезжал.

Все так же приходила машина с водой, а раз в неделю «уазик» с вооруженной охраной увозил мешки со сбором. Но, видимо, те, кто принимал эти мешки, заметили, что количество присылаемого товара уменьшилось, и однажды нагрянула проверка. Прибывший посмотрел, как рабы собирают траву и соцветия, после чего присутствовал на контрольном взвешивании. Наблюдал за процессом молча, а потом, когда все мешки погрузили в его машину, предупредил Альберта:

– Не увеличишь сбор – сам в поле пойдешь. Матрос почему-то больше сдавал. Если узнаем, что крысишь, голову отрежем.

– Так солнце все выжгло, – объяснил начальник охраны. – Весной и в начале лета всегда больше собирается, это всем известно. К тому же поле уже сильно общипанное.

– Гоняй рабов туда, где травы больше, но чтоб в неделю двести кило было. Давай, старайся, а то вдруг дожди пойдут. Что тогда с тобой делать?

– Дожди? – удивился Альберт Богданович. – А разве они здесь бывают?

– Ты, Алик, еще не знаешь, что здесь может быть. Трава вся поляжет, и ничего не соберешь. Трава будет лежать, а ты – под ней… Запомни!

Проверяющий направился к машине, но остановился:

– Юнус Маджидович спрашивал, как тут девка его.

– Нормально, – развел руками Альберт Богданович, – работает вместе со всеми, ни на что не жалуется.

– Смотри, осторожнее с ней. Даже не думай чего… Юнус Маджидович скоро со своей русской развяжется и эту Шарофат заберет.

– Привезите еще десяток уродов, – попросил Альберт. – А лучше человек двадцать. Старик тут один загнуться собирается, потом еще девку заберете – кто работать будет?

– Поглядим, – пообещал посланец Юнуса.

После его отъезда начальник охраны словно с цепи сорвался, требуя увеличения сбора. Но больше не получалось, тем более что в поле теперь выходило на два человека меньше – бывший директор аптеки с утра до вечера занимался производством гашиша, а избитый Альбертом заслуженный хлопкороб не мог подняться. Старик лежал с распухшей левой половиной лица, почти ничего не ел, потому что не мог жевать пищу. Лариса кормила его рисовым отваром и супом, в котором плавали остатки разбухшей корейской лапши быстрого приготовления.

Под вечер стало прохладнее, солнце уже не жгло. Верещагин обратил взор к небу и удивился – вместо привычной ослепляющей синевы, которую обычно лишь изредка гасило высокое и прозрачное перистое покрывало, к горизонту спешил караван кучевых облаков, похожих на кучи хлопкового волокна. Потом ветер спустился ниже, волнами пригибая к земле стебли конопли. А когда люди возвращались к бараку, облака закрыли все небо от горизонта до горизонта.