Бестужев понятливо уточнил:

— И вы, наверное, не берёте с них денег? Гораздо более привлекательным выглядит доступ в эти круги?

— Ну конечно, — деловито сказал Вадецкий. — Для репортера это выгоднее денег… Там порой можно получить такую информацию, какую обычным путем ни за что не добудешь…

— Да, я понимаю. И вот ещё что… Как вас угораздило познакомиться с Гравашолем?

— Вот уж поверьте, я к таким знакомствам нисколько не стремился! — фыркнул Вадецкий. — Этот мизерабль нагрянул ко мне в бюро и стал, угрожая оружием, требовать сведений о местонахождении Штепанека. Ему зачем-то необходим телеспектроскоп, хотя я и представления не имею, какая от него польза анархистам… Я пытался уверить его, что со Штепанеком мы давно расстались — но он, оказывается, побывал в пансионате и вызнал, что я увез оттуда Штепанека совсем недавно… Тогда я попросил Бенито помочь, Бенито мне кое-чем обязан. Он прислал каких-то своих знакомых итальянских анархистов… ну а чем кончилось, вы сами были свидетелем. Итальянцы в горячности ничем не уступают французам и даже превосходят, вы видели, как славно они гнали людей Гравашоля…

— И вы полагаете, что на этом всё кончилось?

— Наверняка, — убежденно сказал Вадецкий. — Теперь он знает, что меня есть кому защитить, что итальянские головорезы его молодчикам не уступят…

Бестужев покрутил головой:

— Гравашоль не похож на человека, способного бросить задуманное при первой же неудаче. Вы ведь сейчас — единственная ниточка, ведущая к Штепанеку, верно? А потому на вашем месте…

Он замолчал и прислушался, властным жестом приказав Вадецкому замереть.

Никаких сомнений — входную дверь пытались открыть, в замочной скважине что-то звучно поворачивалось с резким металлическим скрежетом. Таких звуков не бывает, когда пользуются привычным, подходящим для этого замка ключом — скорее уж они свойственны воровской отмычке…

Бестужев видел, как Вадецкий побледнел. Скрежет прекратился, дверь попытались открыть, но задвинутая щеколда помешала.

— Ну вот видите? — шепотом сказал Бестужев. — Кому же ещё тут быть…

— чёрный ход! — испуганным шепотом отозвался Вадецкий.

— Да, больше ничего и не остаётся… — кивнул Бестужев. — Показывайте дорогу, но я пойду первым…

— Зачем?

— Ох ты ж господи! — вырвалось у Бестужева. — Думаете, Гравашоль не догадался поставить у чёрного хода кого-то из своих молодчиков? Это же азбука…

Он первым спускался по узкой тёмной лестнице, стараясь бесшумно ступать на цыпочках — к сожалению, поспешавший следом репортер производил гораздо больше шума, как ни пытался Бестужев, оборачиваясь чуть ли не на каждой ступеньке, урезонивать его грозными взглядами. Очередной лестничный марш…

Бестужев первым увидел человека в котелке, привалившегося к косяку узкой двери. Вверх он не смотрел — и Бестужев кинулся вперед, одним прыжком преодолел пролет, прыгнул… и приземлился, без зазрения совести использовав этого типа как некое смягчившее удар подручное средство. Обрушился прямо на него. Субъект в котелке чувствительно грянулся об стену, успев удивленно охнуть. Он был на миг ошеломлён, и Бестужев, не тратя времени, пнул его в коленку, ударил в горло, а напоследок безо всякого изящества и жалости нанёс совершенно мужицкий, размашистый удар «под душу». Противник издал неописуемый звук и рухнул, судорожно хватая ртом воздух.