Крев плохо помнил, что с ним произошло. В голове, подобно двум расплывчатым пятнам, светились два образа – рыжеволосый мужчина и темноволосый, бледный мальчик. Образ рыжеволосого мужчины вызывал ненависть и ярость. Когда он пытался думать об этом мужчине, в голове вспыхивало – «Рах!», и по коже пробегал холодный, неприятный озноб.

Крев яростно тряхнул головой. Мысли его были обрывочны и путаны, они все время ускользали от него, словно он рылся в коробке с разноцветными обрывками нитей.

И тогда он чувствовал страшную тоску, такую страшную, что хотелось задрать голову к потолку и завыть по-волчьи. Но в последний момент он сдерживал себя. Что-то подсказывало Креву, что враги, окружавшие его, должны знать о нем как можно меньше.

И тогда он сжимал зубы и прикрывал глаза, пытаясь ни о чем не думать и успокоить бьющееся в бешеном ритме сердце.

Когда один из врагов приблизился к клетке и приподнял край ткани, Крев знал, что должен вести себя спокойно и тихо, но не смог сдержать обуявшей его вдруг ярости и отхватил врагу пальцы.

Крев чувствовал голод, страшный голод. И когда врага швырнули ему в клетку, он набросился на него и принялся пожирать теплую, живую еще плоть, перемалывая ее зубами и глотая вместе с раздробленными костями.

Труп врага не утолил его голода. Чем дольше Крев находился во тьме, тем больше ярости копилось в его душе, тем ярче становились образы Раха и мальчика и тем больше ненависти он испытывал к ним обоим. Ярость и ненависть все росли и наконец заполнили всю его душу, будто огромный черный ком.

Крев представил, как разорвет на части Раха своими острыми, черными когтями, представил, как сомкнет сверкающие клыки на нежном горле мальчишки – представил и захохотал от восторга.

Он услышал, как в паре метров от клетки один охоронец спросил другого:

– Ты слышал? Что это было?

– Похоже, чудовище смеется, – ответил ему другой охоронец.

– Ну и смех. У меня прямо мороз по коже.

– У меня тоже.

Крев притих и навострил уши. Охоронцы долго молчали, потом один из них сказал:

– Крысун выставил против чудовища шесть оборотней. Как думаешь, они его порвут?

– Не знаю. Но я бы поставил на чудовище.

– Я тоже. Страшнее твари я в жизни не встречал. Ты видел, что этот урод сделала с Ивачем?

– Да. Но лучше нам об этом не говорить.

– Да, ты прав.

И оба замолчали.

Голод все нарастал. Чтобы хоть как-то заглушить его, Крев впал в дрему. Он не знал, сколько длилась эта дрема, но когда в подземелье вновь зазвучали людские голоса, Крев вскинул голову и прислушался.

– Пора выпускать тварь на помост! – громко сказал кто-то.

– И как мы это сделаем? – поинтересовался другой.

– Нас здесь семеро, и все мы вооружены. А тварь закована в цепи. Чего нам бояться?

– Тогда ты и открывай, раз такой смелый. А я покамест постою в сторонке.

Послышалась тяжелая поступь начальника охоронцев Избора. Крев ни разу его не видел, но знал, как он выглядит. Его образ создавался из запахов – кожи, волос, одежды, шелома. Эти запахи, подобно карандашным линиям, нарисовали в воображении Крева лицо и фигуру Избора. Увидев начальника охоронцев глазами, Крев удивился бы, насколько точно запахи передали его внешность, и понял бы, что глаза ему теперь не нужны, ибо обоняние взяло их работу на себя.