— Делайте что хотите, лишь бы этому пришел конец!

Задыхающаяся Аврора почувствовала ожог: скальпель впился в ее плоть, и за этим последовал пароксизм боли, такой страшный, что дальше уже не было ничего, кроме спасительной бесчувственности...

Рай затмил ад, свет прогнал тьму, и вместе со слабым лучом солнца Аврора ожила. Все вокруг нее было белым-бело: постель, куда ее перенесли, тонкая простыня, которой ее укрыли, скользившие по комнате силуэты. Главным было то, что к ней вернулась легкость, восхитительное чувство невесомости, которому не мешало даже острое жжение, свидетельство ее принадлежности к несовершенному миру. Перегруженная баржа, застрявшая в зыбучем иле, — таким еще вчера было ее тело, — вырвалась из гибельного плена и снова пустилась в свободное плавание...

Она провела руками по опавшему животу и облегченно вздохнула. В поле ее зрения немедленно возникла Ульрика.

— Как вы себя чувствуете?

— Хорошо, даже чудесно! Вот только сил нет...

— Неудивительно — после всего того, что вы пережили! Но, поверьте, оно того стоило! Целых девять фунтов — вот сколько весит наш маленький принц!

— Значит, все-таки мальчик? Я хочу его видеть!

— Потерпите, сейчас с ним кормилица. Наш гигант сосет за милую душу! А пока я помогу вам освежиться и принесу кое-что перекусить. Пора приходить в себя!

— Который час?

— Пять часов вечера.

— Значит, дата его рождения — двадцать седьмое октября тысяча шестьсот девяносто восьмого года?

— Нет, двадцать восьмое. Ему понадобилось двадцать семь часов, чтобы решиться выйти на свет Божий.

— Двадцать семь часов?! И все это время ты была со мной?

— А как же иначе? Мы все от вас не отходили. Зато результат выше всяких похвал!

Еще несколько минут — и «результат» был предъявлен его тетей Амалией, которая с гордой улыбкой отдала младенца матери.

— Он великолепен! — сказала она взволнованно. — Ты можешь им гордиться!

Младенец был действительно замечательный, совсем не красный и не сморщенный, как большинство новорожденных. Аврора с новым для себя чувством любовалась круглой мордашкой, примостившейся на сгибе ее руки. Новое живое существо, в котором течет ее кровь и кровь Фридриха Августа, похожее одновременно и на отца, и на своего дядю Филиппа... У первого он позаимствовал матовый цвет лица, высокий умный лоб, большой рот с приподнятыми, как для улыбки, уголками. У второго — нос, подбородок с ямочкой, миндалевидные глаза непонятного цвета, вернее, всех цветов сразу... Нет, еще слишком рано говорить, какими у него будут глаза. Сладостное блаженство его сна показалось матери умилительным. Она осторожно вложила палец ему в ладошку, и он тут же зажал его в кулачке. При виде этого крохотного кулачка на нее накатила невыносимая нежность. Прикоснувшись губами к его шелковистой щечке, она прошептала:

— Мой сын! — Именно так завороженно начинает беседы со своим потомством любая мать. — Малыш Мориц!

— Мориц Саксонский? — предположила Амалия.

— Увы, пока еще нет. Но когда-нибудь — кто знает?..

Днем в приходской книге крещений города Гослара появилась следующая запись: «Нынче в доме Генриха Кристофа Винкеля рожден благородной дамой младенец мужского пола, нареченный при крещении Германом Морицом». Приложили руку свидетели: сам Винкель и доктор Трумп.