— Не болтай глупости! Тебе вот-вот рожать, а я обещала присутствовать при этом. Я словами не бросаюсь!

Не переставая щебетать, госпожа Левенгаупт отодвинула шторки балдахина и зажгла свечи на канделябре, чтобы внимательнее присмотреться к сестре. Вид Авроры заставил ее нахмуриться.

— Ну и ну! Ульрика просила уговорить тебя хотя бы немного поесть. Роды требуют сил, уж я это точно знаю! А у тебя, похоже, силенок кот наплакал.

— Главное, чтобы их хватило для произведения на свет этого бесчеловечного создания, только и делающего, что пинающего свою мать... А остальное... Остальное неважно.

— Вот как?

— Да. Я больше не хочу жить, Амалия. Ты станешь его матерью.

— Что это за разговоры? — возмутилась старшая сестра. — Ты носишь дитя монарха, сама ты — Кенигсмарк, и ты смеешь говорить мне, что жизнь утратила для тебя смысл?

— Это правда. Ты должна узнать то, что теперь знаю я...

— Мне только что рассказали, как погиб Филипп. Это чудовищно, для этого нет названия. Но это — еще одна причина, чтобы хотеть жить! Во-первых, ради своего дитя, которое вот-вот народится, а во-вторых, чтобы отомстить, черт побери!

Это было сказано с такой уверенностью, что Авроре стало совестно. Она села в кровати и удивленно уставилась на сестру.

— Неужели, Амалия, ты хочешь...

— Заставить эту дрянь поплатиться за содеянное? Да, хочу! Причем, если это будет возможно, не один раз, а два или три! А тебя я больше не оставлю. Клянусь, ты еще поборешься!

В порыве чувств обычно благоразумная супруга Левенгаупта одной рукой схватилась за хрупкую опору балдахина, а другую задрала к потолку, призывая в свидетели Небо. Вид у нее был при этом такой смешной, что не выдержала даже безутешная Аврора:

— Ты похожа на валькирию с копьем! Ты стала Брунегильдой?[12]

Амалия опустила руки, села на кровать и по-матерински обняла сестру.

— Мы были и остаемся дочерьми и племянницами героев, какие редко встречаются в истории. Возможно, еще один герой притаился сейчас у тебя в животе. Если это сын — а я готова поклясться, что это так, судя по тому, как он бесчинствовал всего минуту назад, — то он превзойдет их всех! Кто знает, может, он будет похож на Филиппа?

Она победила: Аврора оттаяла. Теперь ее слезы были слезами облегчения. Как хорошо было снова обрести силы, потеснить страх, в котором раньше она никому не призналась бы... Только сейчас она осознала, что побаивается этого незнакомца, этого здоровенного злюки, обитающего в ее огромном животе! Виданное ли дело — этакий живот?!

Все наладилось за несколько дней. Аврора собралась с силами и даже возобновила свои прогулки в саду, опираясь теперь на Амалию и Ульрику. На счастье, вторая половина октября выдалась необычно мягкой. Днем солнце золотило березовые листочки, медленно облетавшие с ветвей и устилавшие землю мягким шуршащим ковром. Ночи были уже холодные и напоминали о приходе осени, отчего в наглухо закупоренных домах спалось только слаще. Избавившись от своего кошмара — по крайней мере на какое-то время, — Аврора благодаря целительному сну постепенно возвращалась к жизни.