Кристина долго молчала. Патрик старался не смотреть на них и делал вид, что поглощен скармливанием Майе булочки. Наконец Кристина, не говоря ни слова, вышла из кухни. Затаив дыхание, Эрика прислушалась к скрипу выдвигаемого ящика. Через секунду Кристина вернулась с тремя синими тетрадями в руке — точно такими же, как те, что лежали на письменном столе у Эрики.
— Я обещала Эльси никому их не показывать. Она не хотела, чтобы ты или Анна читали эти записи. Но я думаю… я думаю, всегда наступает время, когда правда выплывает наружу. И сейчас, как мне кажется, именно такое время. Думаю, Эльси согласилась бы со мной.
Эрика приняла тетради и провела рукой по обложке.
— Спасибо… — тихо сказала она. — Ты знаешь, о чем здесь написано?
— Я не читала дневники, — ответила Кристина после короткой паузы. — Но я знакома с ее жизнью и могу догадываться, о чем там речь.
— Вы пейте кофе, а я пойду почитаю. — Эрика поднялась и вышла в гостиную.
Села на диван и осторожно открыла первую тетрадь.
Знакомый почерк… Глаза скользили по строкам. С замиранием сердца читала она о любви матери к Хансу, о том, как в один прекрасный день Эльси поняла, что у нее будет ребенок.
В конце третьей тетради Эрика добралась до отъезда Ханса и данного им обещания вернуться. Эрика почти физически ощущала охватившую Эльси панику — проходили дни, потом недели, а Ханс не давал о себе знать. У Эрики все сильнее дрожали руки. А когда она добралась до последней страницы, ее начали душить слезы. Она плакала и не могла остановиться, дочитывая страницы, исписанные красивым почерком матери.
Сегодня еду поездом в Бурленге. Стало очень трудно скрывать, что я беременна, и я не хочу, чтобы мой позор лег на плечи матери. Но я молю Бога, чтобы Он дал мне силы все это вынести, чтобы Он дал мне силы оставить чужим людям того, кого я не видела никогда в жизни, но кто дорог мне и любим так страстно и горячо…
~~~
Бурленге, 1946 год
Он так и не вернулся. Поцеловал на прощание, сказал, что через несколько дней приедет, и уехал. А она ждала. Сперва спокойно, потом начала слегка волноваться, потом волнение перешло в нарастающую панику — а вдруг он не вернется никогда? Вдруг он ей изменил? Ей и ребенку? Она была так уверена… у нее даже в мыслях не было подвергать сомнению его слова, она считала само собой разумеющимся, что он любит ее так же, как и она его, — безумно и безоглядно. Наивная, глупая девчонка… Сколько таких было, и она ничему не научилась…
Она рассказала все матери, понурив голову, не смея взглянуть Хильме в глаза. Что он ее обманул, что она поверила в его обещания и теперь носит его ребенка. Мать выслушала ее молча. Тяжелая, гнетущая тишина повисла в кухне — и впервые за все время Эльси стало по-настоящему страшно. В глубине души она надеялась, что мать обнимет ее и скажет что-то вроде: «Ничего, успокойся, девочка, все образуется… Что-нибудь придумаем». И прежняя Хильма наверняка так бы и поступила. Но смерть Элуфа словно унесла с собой какую-то часть души матери, иначе она продолжала бы любить дочь и понимать, даже несмотря на позор. У нее хватило бы на это сил.