— Вот как… Мне очень, очень жаль, что я не могу вам помочь.

— Ну что вы! Это был, так сказать, выстрел вслепую: повезет — так повезет, нет — значит, нет.

Эрика пошла по усыпанной гравием дорожке и не удержалась — оглянулась. Аксель стоял в дверях и смотрел ей вслед.

Ей было очень жаль его — такая судьба… Но кое-что из сказанного Акселем натолкнуло ее еще на одну мысль.

Эрика быстрым шагом направилась в Фьельбаку.

Челль не сразу решился постучать. Странно — он стоял перед дверью отцовской квартиры и опять чувствовал себя маленьким испуганным мальчиком. Память упорно возвращала его к массивным тюремным воротам, где он стоял, вцепившись в руку матери, со смешанным чувством надежды и страха. Поначалу, пожалуй, надежды было больше. Ему не хватало отца. Он тосковал по тем коротким мгновениям, когда тот возвращался, подбрасывал его в воздух, как они гуляли по лесу и отец рассказывал о грибах, кустах и деревьях. Но по вечерам он, уже лежа в кроватке, зажимал уши подушкой, чтобы не слышать звуков бесконечной, не имеющей начала и оттого не имеющей конца родительской ссоры. Отец с матерью всегда начинали с того места, на котором остановились в прошлый раз. Проходила вечность, Франц возвращался после очередной отсидки, и все начиналось сначала — крики, удары, удары, крики, — и так до тех пор, пока не являлась полиция и отец исчезал.

И с годами надежда уступила место страху. А страх постепенно перешел в ненависть. В какой-то степени Челлю было бы, наверное, легче, если бы не эти воспоминания о лесных прогулках. Потому что топливом, никогда не истощающимся топливом его ненависти был один-единственный вопрос: как мог отец раз за разом бросать их? Как он мог предпочесть единственному сыну серый и холодный мир тюрьмы? Челль видел, как после каждого заключения в глазах отца что-то меняется, они становятся все более равнодушными и колючими.

Он собрался с духом и решительно постучал, злясь на самого себя — с чего это он дал волю воспоминаниям?

— Я знаю, что ты дома, открывай! — крикнул он и прислушался.

Звук поднимаемой цепочки, клацанье замков — одного, потом второго.

— От приятелей запираешься? — Он отодвинул отца и прошел в прихожую.

— Что тебе надо?

Вдруг Челль заметил, насколько постарел отец. Совсем старик… ну, положим, куда крепче большинства ровесников. Он их всех переживет.

— Мне нужна кое-какая информация. — Не дожидаясь приглашения, он прошел в гостиную и опустился в кресло.

Франц молча сел напротив.

— Что ты знаешь о человеке по имени Ханс Улавсен?

Старик слегка вздрогнул, но тут же овладел собой и вальяжно откинулся на спинку.

— А что?

— Неважно.

— И ты считаешь, что я стану тебе помогать при такой постановке вопроса?

— Да, считаю. — Челль наклонился вперед и посмотрел в глаза отцу. — Потому что ты у меня в долгу. Потому что, если ты не хочешь, чтобы я плясал на твоей могиле, ты должен использовать каждый шанс, чтобы мне хоть в чем-то помочь.

Ему показалось, что в глазах отца что-то мелькнуло и тут же исчезло. Может быть, ему вспомнился маленький мальчик у него на руках. Или те самые прогулки в лесу. Мелькнуло и исчезло… Не задержалось.