– Как ты в таком дерьме живешь? – спросил Сорокин. – Хочется, наверное, квартирку в Замке, а? А то, может, и в Москву бы перебрался, а, Геннадий? В Москву хочешь?

– А что я там не видел? – пробурчал Обухов.

– Семен, слышь, – обратился Сорокин к здоровяку. – И эти люди пытаются меня шантажировать.

Здоровяк Семен хрюкнул и замахнулся на Ромку.

– Погоди, – остановил его будущий мэр и коротко ударил Морозова по лицу. – Вам, наверное, хочется ездить на хороших машинах? – продолжил философствовать Сорокин. Подошел к двери. С постера на него кокетливо смотрела полуобнаженная Жанна Фриске. – Хочется тискать вот таких вот девок? Хочется, хочется. Я по себе знаю. Я ведь тоже был молодым. Но знаете, что я усвоил? Кто-то все это имеет… – Он показал на плакат. – А кто-то дрочит на плакат и мечтает разбогатеть, ничего для этого не сделав. Ребята, мир так устроен! Кто-то богат, а кто-то беден. Не я это придумал, и уж тем более не Семен.

Здоровяк снова хрюкнул.

– Мир так устроен, – повторил Сорокин и сел на один из системных блоков. – Он так устроен, что на всех добра не хватает. Понимаете? Не хва-та-ет! Ладно. Вступительная часть закончена. – И он кивнул Семену.

Тот достал из нагрудной кобуры пистолет и ударил Морозова по лицу. Брызнула кровь, красные капли попали на футболку Генке. Рома застонал.

– Вот так, Геннадий. Этот раздолбай дал тебе одну вещицу, принадлежащую мне. Я бы хотел получить ее обратно. – Сорокин попытался улыбнуться. Гримасу, которая у него вышла, улыбкой не назовешь, но оскал получился что надо. Ну, точно Шариков до операции.

– Я не понимаю, о чем вы?

Семен еще раз ударил Ромку. Он снова застонал и сплюнул на пол кровь.

– Кто не хочет горя знать, надо отступную дать. А? Это я недавно вычитал в одной книжке. Увлекся я тут ужасами. И ты знаешь, ничего. Я-то раньше думал, ужасы – это расчлененка одна. А я жуть как не люблю насилие. У нас спец по расчлененке – Семен.

Здоровяк хрюкнул и опять ударил Морозова. Голова Ромки дернулась и упала на грудь. Тело накренилось и сползло с кресла.

– Хватит тебе его лупить! Ты так ему башку раньше времени отобьешь. – Оскал так и не сошел с лица Шарикова-Сорокина. – Ну, так как тебе эта фраза? – обратился он к Обухову. – Я про отступную. Ты отдаешь мне диск, а я дарю вам жизнь.

Ромка очухался и жалобно посмотрел на Генку. Все лицо в кровавых соплях. Генке стало противно и обидно. Это ничтожество втянуло его в дерьмо, пообещав всего десять процентов. Гребаных десять процентов! А теперь он умоляет его отдать, возможно, единственный и последний шанс прокатиться в кабриолете с Жанной Фриске. Ну, где справедливость? Где эта сраная спра-вед-ли-вость?!

«Тебе интересно, где справедливость? Так вот она, за твоим окном».

Слова, показавшиеся тогда Генке бредом, теперь стали понятны. Это его шанс. Обухов, воспользовавшись тем, что на него никто не смотрит, бросился к окну. Через пару секунд он уже стоял на жестяном отливе, по ту сторону стекла.

– Ах ты, сука! – выкрикнул здоровяк.

– Ты зачем это сделал? – тихо, как будто сам у себя, спросил Дмитрий Михайлович.