Работу распределял скульптурный комбинат – огромное производство с мощными цехами. Каркасная, формовочный цех, литейная. Туда и поступали заказы, стекались с городов и весей. Но большие, хорошие, доставались, конечно, уже именитым. А мелочи вроде него оставались «отбросы», дешевка. Отказываться было нельзя: прослывешь капризным, тебя быстро задвинут и больше заказов не будет. Ну и к тому же человеческий фактор, знакомства: хорошие отношения и подношения чиновникам – словом, блат. Блат решал все.

Заработать можно было и другим способом – наняться подручным к известному мастеру и делать за него все. Именитый только рисовал эскиз. А вся тяжелейшая физическая работа – леса, пластилин, формовка – ложилась на «рабов». Именитый только наблюдал, поправлял – и получал гонорары.

Это была обычная, всем известная практика.

Среди именитых были люди хорошие, невредные, нежадные и некапризные. Были и другие – те, кто выезжал на горбу нищих подмастерьев и платил сущие копейки, да и те с боем.

Иван не хотел уходить в «рабство» и решил действовать законным образом – в конце концов, заказом, пусть мелким и незначительным, его обязаны были обеспечить. Не поленился, поехал на комбинат и достучался до большого начальника. Уговаривал его, убеждал, что справится, не подведет. Не получилось. Расстроенный, долго курил у входа в комбинат, когда из дверей появился бородатый, толстый мужик.

– Гром? – окрикнул его бородатый. – Ванька, ты?

Иван смотрел на бородача и не узнавал. Спустя пару минут дошло – Ленька?

– Ты, Велижанский?

Велижанский захохотал:

– Ну наконец! Ладно, не смущайся! Понимаю – борода и вес. На тридцать кэгэ разнесло! Кто тут узнает?

Да и мальчиком Велижанский был упитанным – розовощекий бутуз, с виду – маменькин сынок. Ленька всегда выглядел старше ровесников. Но чтобы так? Сейчас он выглядел лет на тридцать, не меньше. Солидный дядька с брюшком и намечающейся лысиной.

Закурили, разговорились, и оказалось, что Велижанский здесь на большой должности – конечно, пристроил папаша. Ленька трепался, что Строгановку бросил, потому что разочаровался в искусстве в целом, ну и в частности в себе.

– Халтурить неохота, а гений – это не про меня. Да и вообще, – Ленька хитро прищурился, – здесь совсем неплохо, поверь! Я – царь и бог! Хочу – дам, а хочу – ам!

– И что, нравится? – недобро усмехнулся Иван. – Ну, властвовать и распоряжаться?

– Ага, – беспечно ответил тот. – А что тут плохого? Лучше как ты? С протянутой рукой?

Иван хмыкнул. Ленька все понял, но не обиделся, обидчивым он точно не был, любимая присказка: «Да ладно тебе!»

– Не всем быть творцами! Должен же кто-то и на земле остаться, – философски изрек он.

– Твой выбор, – согласился Иван.

– Ну пойдем ко мне, порешаем? – Велижанский смотрел на него с усмешкой. – Или как? Мы сегодня опять гордые?

– А мы вообще гордые, – нахмурился Иван.

– Да помню. Ладно, пойдем по кофейку. А там посмотрим.

Кабинет у Велижанского был солидный – большой стол, кресло, ковер на полу. Стены в картинах – дары благодарных? В маленьком предбанничке сидела секретарша, которая моментально оценила ситуацию и через пару минут доставила две чашки кофе, сливки и сахар.