Кто был в них хоть в одном, можно сказать, что видел все. Совершенно типовые постройки: столовая с административным зданием, пять-шесть спальных корпусов, клуб, стадион. Надо отдать должное хозяевам – за территорией и домами следили, следов разрушения не было.

На большой площадке перед административным корпусом вместо флагштока высилась стела.

– Это в честь академика Богданова, – пояснил киборг. – Он был тут и царь и бог.

Я кивнул.

Сам лагерь был обнесён сеткой рабицей. Оборонительного назначения она не имела. Псионики сохранили ее, скорее всего, для порядка. Кстати, не так давно сетку красили. До нас долетал неприятный запах свежей краски. Где её раскопали – другой вопрос.

Воняла краска ужасно. Вроде и дышал-то всего ничего, но во рту сразу появился металлический привкус, а голова затрещала.

От пикета до КПП, на котором прохлаждалась ещё одна парочка псиоников, вела выложенная широкой прямоугольной плиткой дорога. Возле КПП стояла деревянная вышка со скучающим пулемётчиком. Тут богдановцы проявили вроде бы несвойственную им бдительность.

Территория почему-то была пуста. Но тут со стороны стадиона послышался многоголосый рёв. Бинокль помог выяснить, что большинство аборигенов находятся там, сидят на трибуне и громко комментируют происходившую там схватку.

– Смотри-ка, у них тут гладиаторские бои, – хмыкнул я, не подозревая насколько близок к истине.

– Дай взгляну, – попросил киборг.

Я передал ему бинокль.

– Сражаются двое: дамп и человек. Мут побеждает.

– Немудрено, – сказал я.

Дампы всегда отличались отличными бойцовскими качествами. Пусть они были изуродованы радиацией, а тела их зачастую представляли собой куски гниющего мяса, бились они на удивление храбро и умело. Других столь же безбашенных воинов стоило поискать. Жаль, что они настроены исключительно враждебно по отношению к людям. Более того – зачастую не брезгуют и человеческим мясом.

Сержант вернул мне бинокль.

– На, полюбуйся на этих красавчиков. Теперь ясно, почему они в балахонах.

Я навёл изображение на псионика, который скинул капюшон своего монашеского одеяния. Голова мута была лысой как коленка. Волосяной покров отсутствовал в принципе: ни бровей, ни ресниц. Острые, обтянутые кожей скулы, узкие бескровные губы, вместо носа две дырки ноздрей.

И самое главное – глаза. Очень большие, хотел сказать, что размером с блюдце, но это было бы изрядным преувеличением. Скорее их можно назвать непропорциональными. Вдобавок они ещё и отстояли друг друга намного дальше, чем у большинства людей.

Создавалось впечатление, что передо мной скорее герои картин Пикассо, нежели существа одного с нами вида, пусть и мутировавшего.

И всё же в этом уродстве имелось и что-то притягательное. Какая-то одухотворённость, пусть и недобрая, в лице. Умный уверенный взгляд хищника, считающего, что он находится на вершине пищевой цепочки.

Что ж, если у нас выгорит, кому-то придётся изменить своё мировоззрение и спуститься с пьедестала.

Я прикинул количество псиоников. На трибуне находилось человек тридцать. Ещё с десяток был раскидан по дозорам и постам. Итого не меньше сорока, а то и все пятьдесят.