- А коньяк? - растерянно спросил я.

- Да то же самое. Коньяк мог оказаться чистой случайностью, а если и нет, то либо ты его пьешь и умираешь, либо его пьет кто-то другой, а ты безумно пугаешься. В любом случае начнется следствие. Что в лоб, что по лбу.

После ухода Злотника в этих разговорах прошла вся ночь. И к утру мы с Еленой пришли к неутешительному выводу, что, если я хочу остаться в живых, мне нужно продолжать притворяться, будто я ничего не помню. Они не допустят, чтобы я все вспомнил и рассказал, как все было на самом деле. Моя амнезия - это мой пропуск в жизнь.

И я не должен помнить и знать о том, что натворила Лина. У меня нет повода развернуться, собрать вещи и уйти от нее. Разве она плохая жена? Плохая. Но я этого не знаю.

И я буду по-прежнему вести все свои дела через Мусю. Какие у меня основания отказываться от ее услуг? Разве она перестала меня устраивать? Разве она плохо ведет мои дела? Она обманывает меня, жестоко, чудовищно обманывает, но я не имею права об этом знать, иначе мне не выжить.

Я даже не могу устроить скандал своей дочери Светлане, которая тоже решила попользоваться моим беспамятством и сочинила душераздирающую историю про талантливого музыканта Гарика и про то, как я, подлец, пообещал ей денег и не дал. Ничего я ей не обещал, и не встречались мы прошлой осенью в Александровском саду, и не делилась она со мной своими проблемами. Маленькая корыстная щучка быстро сообразила, где можно урвать жирный кусок, и примчалась в больницу.

Не говоря уж о том, что я не стану выяснять отношения с матушкой, которая тоже поучаствовала во всеобщем празднике во славу моей амнезии и пыталась убедить меня в том, что я начал писать книгу о сестре. О том, что это неправда, я уже давно догадался. Но по наивности полагал, что любимая Ольга Андреевна - единственная, кто додумался использовать дефект моей памяти.

Ан нет, много их, таких умных, оказалось. Все. Все, как стервятники, кинулись отрывать от моей жизни куски себе на пользу. Все меня обманывали.

Все, кроме Борьки Викулова. Он мне не лгал. Он просто не говорил правду. И от этого мне было еще больнее. Уж лучше бы сказал.

Нет, не могу я начать вырубать свой сад и создавать его заново. Не могу выяснять отношения и рвать их. Это вопрос моей жизни. Жизни в том самом саду, который я вырастил за сорок шесть лет и из которого мне теперь никуда не деться. Не вырваться.

- Ты не хочешь подумать о том, как помочь Марии?

Вопрос был ожидаемым, я и сам думал об этом, но внятного ответа у меня пока не было. Рабочий день Елены закончился, и мы вышли прогуляться по улицам, подышать сырым осенним воздухом. Сзади, в нескольких шагах от нас, молча двигался Телок. Я крепко держал Елену под руку, даже через свою куртку и рукав кожаного плаща чувствуя ее расслабляющее тепло.

- Я бы хотел ей помочь, - признался я, - но не знаю как. Не вижу вариантов. Муся хорошо меня знает, кроме того, она умна и проницательна. Если я вдруг ни с того ни с сего скажу: "На тебе, Муся, деньги на лечение дочери, отдашь, когда сможешь", она сразу поймет, что это неспроста. Что я догадался обо всем. И тут же сообщит, кому следует.