Вячеслав заставлял себя сидеть в кресле под кабинетом. Хотя, время от времени, выдержка его все же подводила, и он вскакивал на ноги, принимаясь мерить пространство небольшой приемной. Вячеслав игнорировал то, что каждый раз в таком случае охранники вскидывались, то ли настораживаясь, то ли от него самого ожидая неприятностей. Он просто убеждал себя не лезть, позволить профессионалу помочь его Бусинке. И изжевывал сигарету, за сигаретой, зная, что если закурит — малышка и через закрытые двери ощутит дым и начнет волноваться, что заставляет его нервничать. А еще он думал о том, как они ехали сюда, и как Агния, спросив, для чего она сортировал все те фото, попросила Вячеслава не вешать их снова на стены:

— Ты обещал мне новые, — глядя ему в глаза, проговорила его девочка, с трудом проталкивая слова подрагивающими губами. — А для этих давай купим альбомы и пока отставим на полку. Пожалуйста, Вячек? — она прижалась к его плечу и с такой тоской заглянула ему в глаза, что он не смог ответить. Кивнул, показав, что не против.

А сейчас пытался представить, где взять силы, чтобы все эти фото распихать по альбомам? Особенно те, о которых оба старались не говорить. Может, так и поставить в коробке, до лучших времен?

Он помнил, как проснулся как-то ночью, спустя, наверное, неделю, может полторы, после того дня, как Агния его огорошила этой новостью и своим решением сохранить беременность. Все это время Вячеслава напрягала идея появления ребенка, о чем он Бусинке, ясное дело, не говорил. Вот, а в ту ночь, черти чего, он проснулся, словно его по голове чем-то огрели, сел в кровати, глядя на спящую жену, и наконец-то в полной мере осознал, что же происходит на самом деле. У него будет ребенок. Сын, если верить Агнии. Хотя, не в том дело, в принципе. Ребенок. Его ребенок. Нечто запредельное и вообще непонятное. Не совместимое с его понятиями, представлениями и жизненными категориями почти настолько же, как когда-то казалось несовместимой любовь к настойчивой, упертой и такой застенчивой девчонке. Нечто, что в тот момент вызвало в нем едва ли не благоговение, потому как в глубине души, Вячеслав искренне сомневался, что заслуживает на нечто подобное. Его Бусинка, его малышка — носила его ребенка.

Вячеслав сидел и пялился на нее в темноте часа два, наверное, пока малышка, может ощутив его взгляд, а может и просто так — не проснулась и с удивлением не поинтересовалась, что с ним такое? А он не смог сказать ничего умнее, как только: «ты беременна».

Что, почему-то, вызвало у Агнии приступ почти гомерического хохота. Она смеялась и смеялась, серьезно, Вячеслав даже начал нервничать, и как-то неуверенно, совсем нехарактерно для себя, осторожно поинтересовался — не вредно ли ей так хохотать? Чем рассмешил жену еще больше.

Как же его клинить тогда начало — и смех, и грех. Он и раньше бдел над своей малышкой. Теперь же и говорить было не о чем. Вячеслав трясся над ней. Буквально. Его беспокоило все: ее режим, питание, настроение. И не потому, что ребенок его. Ну, хотя, и поэтому тоже, конечно. Но и Бусинка же его. Самая родная и близкая. И в те дни он еще больше осознал, как же дорожит ею, что готов сотворить ради ее здоровья и благополучия. Впрочем, нельзя сказать, что остальные отставали от него в этом. Федот и Лысый, то ли по примеру Вячеслава, то ли и сами прониклись ситуацией, но дрожали над малышкой не меньше. Так, что в конце концов не выдержав гиперопеки трех мужиков, Бусинка уболтала Федота поехать в отпуск, развеяться. Она бы и Лысого куда-то сплавила, Вячеслав в этом не сомневался. Только он категорически возмутился.