Бонапарте, очень хорошо зная незаконность судопроизводства въ этомъ необычайномъ случаѣ, кажется, благоразумно отказался защищать дѣло, которое, по его собственному убѣжденію, невозможно было извинить, и старался оправдать себя причинами, которыя стоятъ того, чтобы о нихъ упомянуть. Говоря о смерти Герцога Ангенскаго со своими приближенными, онъ всегда выставлялъ ее дѣломъ, произведеннымъ по обыкновеннымъ обрядамъ закона, въ которомъ весь порядокъ былъ соблюденъ, и что если его можно обвинять въ строгости, то нельзя сказать, чтобы онъ нарушилъ правосудіе. Такъ можно ему было говорить тѣмъ людямъ, отъ которыхъ онъ не ожидалъ себѣ возраженія, или противорѣчія; и тупы" видно со стороны человѣка, чувствующаго себя по совѣсти виновнымъ, покушеніе разными доводами доказать свою невинность, опровергаемую дѣломъ. Но съ чужими, которые могли его оспоривать, Наполеонъ на счетъ этого болѣе распространялся. Онъ выставлялъ смерть Герцога Ангенскаго мѣрою государственной политики, дѣломъ личной защиты, сообразнымъ съ естественными правами, которыя дозволяютъ человѣку, для сохраненія своей собственной жизни, отнимать жизнь у другаго. "Я былъ окруженъ со всѣхъ сторонъ," говорилъ онъ; "врагами, которыхъ подстрекали противъ меня Бурбоны, я подвергался ихъ духовымъ ружьямъ, адскимъ машинамъ и убійственнымъ хитростямъ всякаго рода. На землѣ не было суда, у котораго я бы могъ искать себѣ защиты, а потому я имѣлъ право самъ себя защищать, и погубивъ одного изъ тѣхъ, которыхъ приверженцы угрожали моей жизни, я могъ внушить другимъ спасительный для меня страхъ."

 Мы не сомнѣваемся, что этимъ доводомъ, пространно выведеннымъ въ книгѣ Ласъ-Каза, Бонапарте обнаруживаетъ свои настоящія причины; къ нимъ развѣ можно было бы только прибавить упорную его злобу или непримиримую ненависть. Но всѣ убѣжденія основываются на этой мнимой государственной необходимости, справедливо названной отговоркою тирановъ, и которую всегда приводили въ оправданіе или лучше сказать въ извиненіе величайшихъ злодѣяній. Можно пожалѣть о Монархѣ, котораго междоусобныя смятенія подвергаютъ кинжаламъ убійцъ, но опасность сія не даетъ ему права употреблять тоже оружіе даже противъ человѣка, ему угрожающаго. Тѣмъ еще менѣе какія бы то ни было покушенія буйныхъ приверженцевъ Бурбонскаго Дома, давали. Первому Консулу права, посредствомъ пристрастнаго суда и поспѣшнаго дѣлопроизводства, отнять жизнь у юнаго Принца, противъ коего никогда не было обвиненія, а и того менѣе доказательствъ въ заговорѣ, на который Наполеонъ ссылается. Во всѣхъ отношеніяхъ, это дѣло есть не что иное, какъ убійство, и пятно крови Герцога Ангенскаго неизгладимо осталось на памяти Наполеона Бонапарте.

 Съ такою же лживостью покушался онъ извинить нарушеніе правъ нейтральныхъ Баденскихъ владѣнія, его посланными, для того, чтобы захватишь сію злополучную жертву. Это зло, по словамъ Наполеона, было чуждо дѣлу Герцога Ангепскаго, и касалось только одного Баденскаго Государя. "А какъ Принцъ сей не жаловался на сіе насиліе," продолжаетъ онъ: "то никто не имѣетъ права за него взыскивать." Эти слова приличествовали тому, кто имѣлъ власть дѣлать зло. Кому Герцогъ Баденскій могъ жаловаться, или какого онъ могъ ожидать удовлетворенія, если бъ онъ сіе и сдѣлалъ? Онъ былъ въ положеніи бѣдняка, который терпитъ притѣсненія богатаго сосѣда по тому, что онъ не имѣетъ средствъ искать на него по суду, но котораго принужденная готовность сносить обиды не измѣняетъ свойствъ оныхъ и не даетъ права назвать справедливымъ насиліе, противное всякой справедливости* Это обстоятельство можетъ быть замѣчено, какъ показывающее несчастное расположеніе Наполеона судить о общественныхъ мѣрахъ не по непреложнымъ законамъ правды и зла, но по выгодамъ, которыя слабость одного государства представляетъ превосходнымъ силамъ другаго.