, какъ онъ самъ говоритъ, въ крови одного изъ членовъ ихъ Дома,-- все это довольно правдодобно. Но чтобы прозорливый Талейранъ посягнулъ на жестокое дѣло, не представлявшее ему ни малѣйшей выгоды, столько же невѣроятно, какъ и то, что даже и желавъ сіе сдѣлать, онъ бы могъ получить отъ Наполеона необходимое полномочіе для столь важнаго рѣшенія безъ того, чтобы повелитель его разсмотрѣлъ дѣло во всѣхъ его отношеніяхъ и съ наивеличайшимъ вниманіемъ. Замѣтимъ также, что кромѣ желанія сложить на другаго хоть часть вины своей, Бонапарте могъ быть расположенъ отмстить Талейрану, всклепавъ на него съ острова Св. Елены злодѣяніе, ненавистное въ глазахъ новаго его Государя изъ Бурбонскаго Дома. Наконецъ, существованіе письма, о которомъ выше упомянуто, никогда не было доказано, и оно несовмѣстно съ образомъ мыслей и съ чувствами Герцога Ангенскаго. Сверхъ того сказано, что оно писано изъ Страсбурга; а Герцоговъ адъютантъ, Баронъ Сен-Жакъ, свидѣтельствуетъ, что онъ ни на минуту не отлучался отъ Принца въ продолженіе заключенія его въ сей цитадели, и что Герцогъ не писалъ никакого письма ни къ Наполеону, ни къ кому либо другому. За всѣмъ тѣмъ, если Бонапарте и дѣйствительно посягнулъ на это лютое дѣло по внушенію Талейрана, нельзя отвергнуть того, что какъ человѣкъ, способный различать самъ правду отъ несправедливости, онъ не могъ надѣяться сложить на своего совѣтника вину мѣры, принятой имъ по его представленію. Убійство сіе, подобно возмущенію Авессалома, все таки должно счесть злодѣяніемъ, даже и предположивъ, что оно было внушено и исполнено по вѣроломнымъ наущеніямъ новаго Ахитофела.

 Даже и самъ Наполеонъ не ограничивается этимъ защищеніемъ; но сказавъ прежде, будто бы онъ сдѣлалъ сіе по внушенію Талейрана, при другомъ случаѣ онъ подробно и смѣло объявляетъ, что мѣра сія была справедлива и нужна$ что Герцогъ Ангенскій осужденъ по законамъ и пріялъ казнь сообразно съ оными.

 Легко доказать, что даже по Французскимъ законамъ, строгимъ и неумолимымъ въ подобныхъ случаяхъ, ничто не давало права лишить Герцога жизни. Правда, что онъ былъ эмигрантъ, и законъ осуждалъ на смерть тѣхъ изъ нихъ, которые возвращались во Францію съ оружіемъ въ рукахъ. Но Герцогъ не такимъ образомъ туда возвратился -- напротивъ того возвращеніе его произошло не по собственной его волѣ, а въ слѣдствіе насилія, ему учиненнаго. Онъ находился въ положеніи, даже болѣе благопріятномъ, чѣмъ тѣ эмигранты, которыхъ буря выбросила на отечественный берегъ и къ которымъ самъ Бонапарте изъявилъ состраданіе, а не наказалъ ихъ. Онъ конечно воевалъ противъ Франціи; но какъ членъ Бурбонскаго Дома, онъ не былъ и не могъ быть сочтенъ подданнымъ Наполеона, выѣхавъ изъ Франціи прежде, чѣмъ объ имени его было тамъ слышно; также не могъ онъ быть причисленъ къ неявившимся на призывъ Правительства: ибо, подобно всѣмъ прочимъ членамъ Королевской Фамиліи, онъ былъ именно исключенъ изъ милости всепрощенія, призывавшаго обратно всѣхъ прочихъ эмигрантовъ. Средства, которыми онъ былъ захваченъ и ввезенъ во владѣнія Франціи, но непредалъ ея законамъ, были явнымъ нарушеніемъ народныхъ правъ; равно какъ поспѣшность мнимаго суда тотчасъ послѣ задержанія и казнь его по суду сему, были оскорбленіемъ человѣчества. При допросѣ не былъ призванъ ни одинъ свидѣтель, и не было взято никакой справки, кромѣ показанія подсудимаго. Слѣдовательно всѣ статьи обвиненія, въ которыхъ Герцогъ самъ не сознался, должны быть признаны отнюдь не доказанными. Не взирая на сіе однако жъ, этотъ неправедный судъ не только обвинилъ Герцога въ поднятіи оружія противъ Республики, въ чемъ онъ безпрекословно сознался, но еще въ томъ, будто бы онъ начальствовалъ надъ подкупленными Англіею эмигрантами и умышлялъ завладѣть посредствомъ вѣроломства городомъ Страсбургомъ; обвиненія, отъ которыхъ Принцъ рѣшительно отрекся, и которыя не были подтверждены никакими доказательствами.