– Хилл-хаус, Хилл-хаус, Хилл-хаус, – тихо произнесла Теодора и улыбнулась Элинор.

– Любезная принцесса, – учтиво обратился к ней Люк, – не расскажешь ли, какова политическая ситуация в твоей стране?

– Крайне неустойчива, – ответила Теодора. – Я сбежала, потому что мой отец-король хочет выдать меня за Черного Михаэля[8] – претендента на трон. Я, разумеется, терпеть не могу Черного Михаэля – он носит золотую серьгу в ухе и бьет конюхов хлыстом.

– И впрямь крайне нестабильная обстановка, – заметил Люк. – Как же тебе удалось сбежать?

– Я переоделась молочницей и спряталась под сеном в телеге. Никто туда не заглянул, а границу я пересекла с фальшивыми документами, которые изготовила себе в избушке дровосека.

– И теперь Черный Михаэль устроит государственный переворот?

– Конечно. Ну и на здоровье.

Это как сидеть в очереди у зубного, думала Элинор, глядя на них поверх чашки с кофе; как сидеть в очереди у зубного и слушать чужие шутки, твердо зная, что все в конце концов окажутся в кабинете. Тут она заметила рядом с собой доктора и, подняв глаза, неуверенно улыбнулась.

– Нервничаете? – спросил он.

Элинор кивнула.

– Я тоже. – Доктор придвинул стул и сел рядом с ней. – У вас такое чувство, будто что-то – непонятно, что именно, – должно скоро произойти?

– Да. Все как будто ждет.

– А они, – доктор кивнул на смеющихся Теодору и Люка, – чувствуют то же, но проявляют иначе; интересно, как это на всех нас скажется. Месяц назад я едва ли мог предположить такое: что мы все четверо будем сидеть здесь, в этот доме. Я долго ждал.

А вот доктор избегает называть дом по имени, подумала Элинор.

– Вы думаете, мы правильно поступаем, что остаемся здесь?

– Правильно? – повторил он. – Думаю, мы поступаем исключительно глупо. Думаю, такая атмосфера отыщет изъяны и слабости в каждом и сломит нас всех – это вопрос нескольких дней. Единственное наше спасение – в бегстве. По крайней мере, оно не сможет за нами последовать. Почувствовав себя в опасности, мы уедем, как приехали. И, – горько добавил он, – со всей возможной поспешностью.

– Но ведь мы предупреждены, – заметила Элинор, – и нас четверо.

– Я уже сказал об этом Люку и Теодоре, – продолжал доктор. – Пообещайте мне уехать сразу, как почувствуете, что дом забирает над вами власть.

– Обещаю, – с улыбкой ответила Элинор. Он хочет меня подбодрить, благодарно подумала она. – Но пока все хорошо. Правда. Все хорошо.

– Я не колеблясь отошлю вас, если увижу такую необходимость, – сказал доктор, вставая. – Люк, дамы нас простят?

Покуда они расставляли фигуры, Теодора с чашкой в руке бродила по комнате, а Элинор думала: у нее движения зверя, нервные и настороженные; она не может сидеть на месте, когда в воздухе ощущается некое беспокойство. Мы все на взводе.

– Посиди со мной, – сказала она. Теодора все с той же упругой грацией подошла, опустилась в кресло, с которого встал доктор, и устало откинула голову; как же она красива, подумала Элинор, какой же бездумной, счастливой красотой. – Устала?

Теодора с улыбкой повернулась к ней.

– Не могу больше выносить ожидание.