– Дом хорош, – веско произнес доктор, – и в свое время наверняка считался элегантным. – Он двинулся по коридору к большой комнате в торце – бывшей детской. – Вот теперь мы увидим башню из окна. – Входя в дверь, он поежился, потом замер и удивленно глянул через плечо. – Может быть в дверях сквозняк?

– Сквозняк? В Хилл-хаусе? – рассмеялась Теодора. – Сперва нужно добиться, чтобы хоть одна дверь осталась открытой!

– Проходите сюда по одному, – сказал доктор.

Теодора шагнула в дверь и поморщилась.

– Будто в склеп входишь, – объявила она. – А внутри тепло, как везде.

Люк ступил на холодное место, задержался на секунду и тут же торопливо прошел дальше. Элинор последовала за ним, и на миг ее пронзило невесть откуда взявшимся холодом. Как будто проходишь сквозь ледяную стену, подумала она, а вслух спросила:

– Что это?

Доктор довольно потер ладони.

– Альковы, говорите? – сказал он, затем осторожно протянул руку туда, где ощущался холод. – Вот этого им не объяснить. Теодора совершенно правильно упомянула склеп. В холодном месте дома священника в Борли[7] температура опускалась всего на одиннадцать градусов. Здесь, думаю, перепад гораздо значительнее. Вот оно, сердце дома.

Теодора и Элинор стали поближе друг к дружке. Хотя в детской было тепло, здесь пахло плесенью и затхлостью, а холод в двери казался осязаемым, видимым барьером, который нужно преодолеть, чтобы выйти наружу. К окну подступала серая громада башни, внутри царила полутьма, а ряд нарисованных на стене животных отнюдь не внушал веселья, как будто они пойманы в капкан или связаны с умирающей дичью на гравюрах в бильярдной. Детская была больше остальных спален Хилл-хауса и в отличие от них выглядела запущенной; Элинор подумалось, что даже усердная миссис Дадли старается без крайней надобности не переступать холодный барьер.

Люк вышел обратно в коридор и охлопал сперва ковер на полу, затем стены, в надежде найти, откуда дует.

– Точно не сквозняк, – сказал он доктору. – Если только здесь не прямой воздуховод с Северного полюса. Нигде ни щелки.

– Интересно, кто спал в детской, – рассеянно полюбопытствовал доктор. – Или после отъезда детей ею уже не пользовались?

– Смотрите! – указал Люк. В углах коридора, над дверью в детскую, ухмылялись две головы; задуманные, видимо, как забавные украшения, они веселили не больше нарисованных животных. Лица застыли, навеки искаженные смехом, неподвижные взгляды сходились в самом средоточии зловещего холода.

– Когда встаешь там, где они тебя видят, – объяснил Люк, – они тебя морозят.

Доктор с интересом выступил в коридор и поднял голову.

– Не оставляйте нас одних! – крикнула Теодора и выбежала из детской, таща Элинор за руку. Холод ощущался как быстрое ледяное касание или морозный выдох. – Будем здесь охлаждать пиво. – И она показала скалящимся физиономиям язык.

– Я должен составить полный отчет, – объявил доктор, очень довольный.

– Это не безразличный холод, – проговорила Элинор смущенно, поскольку сама плохо понимала, что хочет сказать. – Я почувствовала его как что-то сознательное, как будто мне нарочно хотят сделать неприятно.