Надо похоронить здесь что-нибудь другое, лучше всего – самого Чарльза. Яма для его головы как раз впору. Я нашла подходящий круглый камень и рассмеялась: нацарапала на нем нос, рот, глаза и похоронила в яме.

– Прощай, Чарльз, – сказала я. – И впредь здесь не шастай и чужого не трогай.

У протоки я пробыла около часа; как раз в это время Чарльз наконец поднялся в комнату, которая была отныне не его и не папиной… На миг мне почудилось, что Чарльз и в убежище моем побывал, но нет – все на месте, а Чарльз наверняка все бы перерыл. Но поблизости он все-таки был – я чуяла его дух; пришлось заменить траву и листья с моего ложа и вытрясти одеяло. И плоский камень, иногда служивший мне столом, я отмыла дочиста, и ветку перед входом заменила. Интересно, вернется Чарльз сюда искать новые клады? А мои разноцветные стеклянные шарики ему тоже понравятся? В конце концов я проголодалась и отправилась домой. Чарльз по-прежнему кричал на кухне.

– Уму непостижимо! – пронзительно вопил он. – Просто уму непостижимо!

Сколько же он намерен так орать? Дом полнится черным колдовским звоном, голос Чарльза становится все выше. Он кричит все тоньше – вот-вот запищит, как мышь. Но до этого дело не дошло; увидев меня на ступенях, Чарльз умолк, а потом снова заговорил, но уже пониже и помедленней.

– Вернулась, значит… – С места он не сдвинулся, но произнес это так, будто пошел прямо на меня.

Я на него не глядела, я глядела на Иону, а Иона – на Чарльза.

– Я еще не решил, как с тобой расправиться, – сказал Чарльз. – Но урок мой ты запомнишь крепко.

– Чарльз, не пугай ее. – Голос Констанции мне тоже не понравился – чужой и нерешительный. – Это же я виновата. – Она теперь постоянно винила себя во всем.

Мне захотелось помочь Констанции или хоть рассмешить ее.

– Amanita pantherina, – сказала я, – чрезвычайно ядовита. Amanita rubescens – съедобна и вкусна. Cicuta maculata – одно из самых ядовитых диких растений. Apocynum cannabinum не относится к наиболее ядовитым растениям, но паслен сладко-горький…

– Замолчи, – сказал притихший Чарльз.

– Констанция, – сказала я. – Мы с Ионой пришли обедать.

– Сначала тебе придется объясниться с братом Чарльзом, – ответила она, и я похолодела.

Чарльз сидел за столом, чуть повернув стул к двери, – хотел видеть меня на пороге. За его спиной, облокотясь на раковину, стояла Констанция. Дядя Джулиан перекладывал бумажки за своим столом. Кухня была заставлена остывающим пряным печеньем, пахло корицей и мускатным орехом. Интересно, Ионе достанется пряное печеньице? Нет, не досталось, ведь этот день оказался последним.

– Послушай, – начал Чарльз. Он притащил на кухню палок и мусора – сколько в руках унес, – хотел, видно, доказать Констанции, что они, в самом деле, были в его комнате; а может, он так и комнату собирается расчистить, пригоршня за пригоршней? Палки и грязь на чистейшем кухонном столе – картина удручающая, оттого-то Констанция такая грустная.

– Послушай, – повторил Чарльз.

– Я не могу работать! Этот молодой человек болтает без умолку, – сказал дядя Джулиан. – Констанция, вели ему помолчать немного.