Я удовлетворенно оглядела комнату. Вряд ли такой разгром придется по душе демону-призраку. Я уже лежала на своей кровати и играла с Ионой, когда в саду заорал Чарльз:

– Это уж чересчур! – орал он. – Слышишь, чересчур!

– Что на сей раз? – Констанция подошла к кухонной двери; из глубины кухни дядя Джулиан сказал:

– Вели этому молодчику – пусть заткнется!

Я тут же выглянула: прибить гвоздь Чарльзу оказалось не по силам – молоток и доска на земле, а ступенька по-прежнему сломана; Чарльз шел от протоки и что-то нес; интересно, что?

– Ты представляешь! Я просто глазам своим не поверил! – Он подошел совсем близко, но продолжал орать. – Ты взгляни, Конни, ты только взгляни!

– Это Маркисино, – сказала Констанция.

– С какой стати Маркисино? Это же деньги!

– Да я помню, помню, – сказала Констанция. – Серебряные монеты. Я даже помню, когда она их закопала.

– Но здесь долларов двадцать или даже тридцать! Возмутительно!

– Она обожает закапывать.

Чарльз все орал и яростно размахивал шкатулкой с монетами. Вот бы уронил, представляю: Чарльз на четвереньках шарит по траве – мое серебро ищет.

– Это не ее деньги, – гремел он. – По какому праву она их прячет?!

И как его угораздило найти шкатулку? Наверно, они притягиваются – деньги к Чарльзу, а Чарльз деньгам, – притягиваются и вблизи, и вдали. А может, он методично перекапывает всю нашу землю в поисках сокровищ?

– Это чудовищно, – орал он. – Чудовищно! У нее нет никакого права!

– Да кому от этого хуже? – озадаченно спросила Констанция.

На кухне дядя Джулиан настойчиво требовал Констанцию и стучал кулаком об стол.

– А вдруг она еще где-то деньги зарыла? – Чарльз обвиняюще потрясал шкатулкой. – Вдруг эта чокнутая девица закопала сотни, тысячи долларов – да так, что ни тебе, ни мне не найти?!

– Она любит закапывать, – сказала Констанция. – Иду, дядя Джулиан.

Чарльз вошел на кухню следом за ней, нежно прижимая к себе шкатулку. Можно, конечно, закопать ее обратно – потом, когда он уедет, но все равно противно. Я вышла к лестнице и увидела сверху, как Чарльз направляется через прихожую в кабинет: он явно собирался засунуть мою шкатулку в папин сейф. Я тихонько сбежала по ступеням и – через кухню – на улицу. Констанция сказала:

– Глупышка-Маркиска. – Она раскладывала пряное печенье ровными рядами – остывать.

Я задумалась: что сделать с Чарльзом? Может, превратить в муху и забросить пауку в паутину: пускай трепыхается, спутанный по рукам и ногам, пускай жужжит и умирает в мушином обличье; я стану желать ему смерти, и он непременно умрет. А может, привязать его к дереву навечно, чтобы тело вросло в ствол, а рот покрылся корой? Или закопать в землю вместо шкатулки? Монеты так надежно лежали там до его приезда; окажись Чарльз под землей, я с радостью пройдусь по нему, да еще притопну вдобавок.

Он даже не потрудился закидать яму. Представляю: шел он, шел и вдруг заметил, что земля копаная; остановился, присмотрелся и принялся бешено рыть обеими руками, сердито озираясь, и наконец – задыхающийся, алчный, потрясенный – извлек мою шкатулку с монетами.

– Я не виновата, – сказала я яме.