– Может, он и ему ручки пообломает, – с надеждой произнёс Андерс.

– Кто знает… Папа говорит, что он, конечно, уважает родственников, но когда все мамины кузины, тётушки, дядюшки и всякая там седьмая вода на киселе болтаются у нас в доме, то ему больше всего хочется оказаться в одиночной камере где-нибудь подальше отсюда.

– А по-моему, в камере должен сидеть дядя Эйнар, – вставил Калле.

– Ага, ты, конечно, открыл, что это дядя Эйнар перерезал всех во время Варфоломеевской ночи[5], да? – сказал Андерс.

– Ну и ладно, а я что знаю, то знаю.

Андерс и Ева-Лотта засмеялись.

«А собственно говоря, что я знаю-то? – подумал Калле немного погодя, когда кончилась репетиция. – Знаю только, что ничегошеньки не знаю!» Калле загрустил. Потом вдруг вспомнил про отмычку и чуть не подпрыгнул. У него же в кармане отмычка! Её надо испробовать. Запертая дверь – вот всё, что нужно для этого. А почему бы не попробовать открыть ту же дверь, что и дядя Эйнар? Дверь в подземелье старого замка!

Калле не раздумывал больше. Он бросился бежать по улицам, боясь встретить кого-нибудь из знакомых, кто мог бы увязаться за ним. Вверх по холму он взлетел с такой быстротой, что у самой двери вынужден был остановиться и перевести дух. Рука Калле слегка дрожала, когда он всовывал отмычку в замочную скважину. Выйдет или нет?

Сначала казалось, что нет. Но, повозившись немного, Калле почувствовал, что замок поддаётся. Вот, оказывается, как это просто! Он, Калле Блюмквист, открыл дверь отмычкой! Дверь заныла, поворачиваясь на петлях. Калле задумался. Жуть брала при одной мысли, что ему придётся в одиночку спуститься в подземелье. Да и вообще он пришёл сюда лишь для того, чтобы испробовать отмычку. Но теперь, когда вход открыт, нужно быть круглым дураком, чтобы не воспользовался случаем! И Калле шагнул вниз по лестнице. Подумать только – он единственный мальчик в городе, у кого есть такая возможность! Надо обязательно расписаться ещё раз на стене. И если ему, Андерсу и Еве-Лотте действительно случится опять здесь побывать, они увидят, что его имя написано в двух местах, – следовательно, он побывал здесь дважды.

Но что такое: на стене нет никаких подписей! Всё жирно зачёркнуто карандашом, ничего невозможно прочесть.

– Вот так штука! – громко сказал Калле.

А может быть, тут живёт какое-нибудь старое привидение, которому не нравятся надписи на стенах, и оно ходит и всё зачёркивает? Калле вздрогнул. Впрочем, разве у привидений бывают карандаши? Нет, что-то непохоже на правду. Но ведь кто-то всё-таки сделал это!

– Как же я сразу не сообразил? – прошептал Калле. – Дядя Эйнар!

Ну да! Он же вообще не хотел, чтобы они тогда писали свои фамилии, – он их и зачеркнул. Всё ясно: дядя Эйнар не хочет, чтобы кто-нибудь, случайно попав в подземелье, узнал, что они там были. Но когда же он успел? Ведь, когда они в тот раз уходили, надписи были в полном порядке.

– Ой, какой же я дурак! – воскликнул Капле. – Да ночью, конечно!

Сегодня ночью дядя Эйнар был в развалинах. Для этого он и купил карманный фонарик. Но неужели он затеял всё это лишь затем, чтобы замазать несколько фамилий на стенке? Вряд ли. Зачем он тогда ходил в сарай? Ведь не за карандашом же?