— Я так думаю, товарищ майор, у каждого человека есть свой, так сказать, предел, и нужно уметь вовремя остановиться, уступить место молодому товарищу, начинающему жизнь.

— Все это, к сожалению, верно, — согласился Павлов. — Вы твердо решили?

— Да, товарищ майор, чего уж себя мучить и другим мешать.

— Ну что ж, раз достигли своего предела, — грустно пошутил Павлов, — не стану препятствовать, хотя расставаться с вами жалко… Что нового? — спросил он, когда вопрос с увольнением был исчерпан. — Как идет проверка работника военторга Белова?

— Пока ничего интересного, — вяло проговорил Вдовин.

Едва закрылась дверь за Вдовиным, постучался и вошел узкоплечий мужчина, лет тридцати, в сером коверкотовом костюме.

— Лиговский! Явился по вашему вызову, — почти по-военному представился инженер.

— Прошу, Геннадий Казимирович. — Майор жестом указал на стул.

Лиговский сел, в его карих глазах блуждала ироническая усмешка.

— Чем обязан? — спросил он, поправляя яркий галстук, завязанный большим узлом.

— Во-первых, я хотел просто познакомиться с вами.

— Весьма польщен, — проговорил Лиговский насмешливым тоном.

— Во-вторых, надо поговорить, — сказал Павлов, будто не замечая тона, каким разговаривает с ним инженер. — Прошу понять меня правильно: это не допрос, а, если хотите, партийный разговор начистоту.

— Задавайте вопросы, я буду отвечать.

— Вы не задумывались, Геннадий Казимирович, над тем, что иногда вольно обращаетесь с доверенными вам секретными сведениями?

— Я что-то разгласил?

— Пока нет. За разглашение государственной тайны, как вам должно быть известно, установлена уголовная ответственность. До этого дело не дошло, поэтому мы пригласили вас просто для беседы.

— Слушаю вас, товарищ майор, — Лиговский стал вдруг серьезным, усмешка сошла с его лица.

— Вы в группе офицеров вели разговор, из которого те сделали близкие к истине выводы о назначении площадки. Никакого расследования по этому поводу мы не вели, решили честно и откровенно побеседовать с вами.

— Спасибо! — Лиговский достал из кармана платок и вытер выступившую на лбу испарину. — Я тоже буду откровенным: нежелательный разговор, о котором дошли слухи до вас…

— Сведения, а не слухи, — поправил Павлов.

— Извините. Разговор, о котором вы располагаете сведениями, был. Когда я услышал, что офицеры из моих слов делают далеко идущие предположения и догадки, понял: сболтнул лишнее. Каюсь, переживаю…

— Очень хорошо, Геннадий Казимирович, что вы поняли и переживаете свою ошибку: это гарантия того, что не повторите ее. Напомню одно мудрое изречение: не всегда говори то, что знаешь, но всегда знай, что говоришь.

— Простите, товарищ майор, больше такое не повторится. Мне стыдно…

— Ну что ж, как говорится, принимаем ваше заявление к сведению. Желаю успехов в работе. Не забывайте о бдительности: вражеские разведки очень интересуются нашим объектом. До свидания!

По звонку начальника отдела я зашел к нему в кабинет. Павлов что-то сосредоточенно писал. Он кивнул на мое приветствие и показал взглядом на кресло возле приставного столика.

Я тихо сидел и украдкой рассматривал майора. Черные жесткие волосы заметно поредели, залысины просвечивали до самой макушки, между изогнутых бровей прорезалась глубокая продольная складка, под глазами сетки мелких морщин.