Слово «слуги» графиня подчеркнула особенно, чтобы уязвить Бригитт. И та, улыбнулась многообещающе, уже рот открыла чтобы ответить графине, да Волков не дал, врезал ладонью по столу, так что звякнули приборы:

— Госпожа Ланге, извольте выдать графине требуемое.

— Сразу после завтрака распоряжусь постелить, господин мой, — ни мгновения не раздумывая отвечала госпожа Ланге с подчеркнутым почтением.

Казалось, все решилось, и с раздором покончено. Но так казалось только кавалеру. У женщин ничего так скоро не заканчивается.

— И впредь ставьте еще один прибор на стол для моего пажа, — повелительным тоном произнесла Брунхильда. — Негоже ему на кухне со слугами есть.

Но Бригитт и ухом не повела, она взяла с блюда колбасу, стала ее резать и с удовольствием есть. А слова графини так и повисли в воздухе без ответа.

— Вы слышали, Бригитт? — рявкнул Волков, видя, как Брунхильда от злости пошла пятнами.

— Да, господин мой, к обеду прибор для пажа графини будет, — все с той же учтивостью отвечала госпожа Ланге.

Брунхильда смотрит на нее с большой неприязнью, но Бригитт совсем ее не боится и говорит:

— Господин мой, вы совсем заросли, я вас после завтрака побрею.

Волков даже не знал, что и ответить ей, ведь Бригитт уже не раз бралась сама его брить, но сейчас это прозвучало как-то вызывающе.

Брунхильда, кажется, больше не хотела есть, она встала:

— Пойду прилягу, дурно мне, — сказала графиня холодно, — и не забудьте про мои простыни.

— Нет, конечно, не забуду, — отвечала Бригитт. — Как только господин закончит завтрак, так я распоряжусь насчет ваших простыней, графиня… — и когда Брунхильда стала уже подниматься по лестнице и была далека от нее, Бригитт добавила с ехидной улыбочкой, — из коровника.

Зато Волков все слышал, и его передернуло от злости, во второй раз за завтрак врезал ладонью по столу, да так что приборы подпрыгнули, и прошипел, глядя на рыжую красотку:

— Много стали себе позволять.

— Просите меня, мой господин, — без малейшей доли раскаяния отвечала Бригитт.

— Впредь держите свой поганый язык за зубами.

— Еще этой ночью вам мой язык таким не казался.

— Хватит, Бригитт, — сквозь зубы рычал кавалер.

— Как пожелаете, господин, просто я хочу, чтобы госпожа графиня уяснила для себя, кто в этом доме хозяйка, и больше ничего.

Госпожа Ланге стала из-за стола:

— Мария, горячую воду, мыло, бритву господина и убирай со стола, завтрак закончен.

Она чуть помолчала и, убирая тарелку от Волкова, заметила, как бы между прочим:

— Знаете, господин мой, а паж графини спит с ней в одной постели. Вот я думаю, не навредит ли сие плоду? Надо будет о том справиться у монахини.

Волоков растерянно молчал. А Бригитт улыбнулась, обняла его и поцеловала в висок.

Погода была дурна, ветер уже какой день дул южный, прямо с гор, оттого снова пришли крепкие морозы. Все, что оттаяло, снова схватилось льдом. Но даже холод и неизбежная боль в ноге не могли удержать его дома. Кавалер чувствовал, что в бабьих распрях либо заболеет, либо умом тронется, он искал чем заняться. Его племянник Бруно Фолькоф и Михель Цеберинг поехали в Лейдениц для последней встречи с торговцами углем из Рюммикона. Нужно было утрясти оставшиеся вопросы и еще немного побороться за цены, чтобы подсчитать все и окончательно взвесить перед началом дела. Там они бы и без него справились, племянник был умен, да и компаньон его был не промах, а вот дело с бароном и мертвым кавалером Редлем ему покоя не давало. И тогда велел он разыскать Сыча. Сыч после дела с писарем снова попер вширь, залоснился, стал доволен собой. Снова приходил деньги клянчить.