– Я хочу, чтобы ты сдался и надел колодки!

– Можно, я все-таки стрельну?! – взмолился пушкарь.

– Я твой друг, племянник, а не крамольник! – крикнул вниз Юрий Дмитриевич. – Я твой любящий дядюшка, каковой тебя на коленях малым чадом качал и подарками баловал. Нет у меня к тебе злобы. Сними броню, возьми друзей, приходи сегодня вечером на гостевой пир! За кубком меда да сытной трапезой и поговорим.

– Это измена, дядюшка! – после малой заминки крикнул Великий князь. – Ты крамольник и бунтовщик! Коли ты не сдаешься, я возьму тебя силой!

Московские гости поворотили коней и ускакали к спешившейся рати.

– Чегой-то мне кажется, князь Василий наш немножечко того… – сделал неуверенный вывод так и не пальнувший из своего тюфяка пушкарь. – Не в своем уме.

– Следи за языком, Вепрюга! – повысил голос Юрий Дмитриевич. – О государе сказываешь!

– Ну… Знамо… бу-бу-бу… тубу-бу… – пробормотал что-то неразборчивое толстяк и отвернулся.

– Пойдем, посоветуемся, отец! – решительно попросил Дмитрий Красный и поспешил вниз по лестнице. На пустынной улице под стеной остановился, повернулся к князю, полушепотом заговорил: – Ты взял с меня клятву, отец. Клятву быть слугой Василию. Клятву повиноваться ему и не предавать. Я помню ее, отец. Но батюшка… Он же безумен! Он не понимает, чего требует, он не внимает словам человеческим, он не ведает, что творит!

– Истинно так, сын мой, – согласно кивнул Юрий Дмитриевич, положил ладонь Дмитрию на плечо и привлек ближе к себе, практически обнял. – Истинно так. Он вырос, не зная любви отца названого, ибо Василий всегда подозревал в нем чужого. Он вырос, не зная любви отца истинного, ибо я обречен скрывать свое отцовство. Он живет, не зная причин злобы и капризов своей матери. Матери, которую я бросил во искупление своего греха, и тем вызвал ее ненависть. Сия тайна известна мне, известна тебе, но неведома ему. Посему – да, он воистину не ведает, что творит! Ты гневаешься на Василия, но он заслуживает не гнева, а жалости. Он сам не понимает, отчего матушка посылает его ковать в колодки невинного дядюшку, любящего его и всегда помогающего! Он сознает, что выглядит безумцем, но неспособен поступать иначе. Ибо не ведает, что творит. Сие не его вина. Сие есть мой грех, последствия моего преступления и моей похоти. Прости меня, сынок. Меня ругай и проклинай тоже меня. Василий же достоин токмо жалости. И потому ныне я вновь напоминаю тебе о твоей клятве. Прости старшего брата своего и не держи на него зла.

– Да как сие возможно, батюшка?! – отстранился Дмитрий. – Он же государь, он – Великий князь! Он повелевает, он карает и судит, он отдает приказы, ему все подчиняются!

– Да так ли сие, сынок? Услышал ли ты твердость в его голосе? Понимает ли князь Василий, чего он от меня требует и в чем обвиняет?

Юный правитель Галича неуверенно промолчал.

– Твой старший брат нуждается в твоей жалости и твоей преданности, а мой грех – в твоем искуплении, – Юрий Дмитриевич привлек сына и поцеловал его в лоб.

– Однако же воевать и гибнуть нашим ратникам придется по-настоящему!