Он аккуратно положил изящную, инкрустированную слоновьей костью трубку на рычаг. Телефон был точной и дорогой копией старинного аппарата, гармонично вписанного в общий стиль кабинета: зеркала, дорогое лакированное дерево, хрусталь, лепнина, позолота, вычурность…

– В общем, тут такое дело… Лаской-смазкой не сдвинуть, да…

Грибушин сделал паузу, словно подыскивая слова. Дергач удивлённо повернул голову, рассматривая одного из самых влиятельных людей города. Такое с похожим на очеловеченного носорога Грибушиным (бритая налысо голова, большой задранный кверху нос, глубоко посаженные колючие глазки, рубленые черты лица, мощный бочкообразный торс и такие же мощные, короткие руки и ноги) на памяти Яна произошло впервые.

Как правило, хозяин кабинета излагал проблему чётко, без запинки и лишних деталей. Вся встреча занимала от силы три минуты, немногим дольше Дергач задерживался лишь дважды.

Грибушин раздосадованно выдохнул сквозь зубы. Дотянулся до фигурной бутылки «Метаксы», наплескал в снифтер грамм сто, выпил залпом. Бросил в рот дольку лимона, прожевал и заговорил снова:

– Короче, я тут под стройку землю приглядел. За городом. Ну, там, элитный посёлок, всё по высшему разряду… Всё уладил, всё в рамках. Там деревушка никакая, Сафроновка, три с половиной двора со старичьём, остальное всё заброшено… Кого-то в квартиры переселил, у кого-то просто выкупил, без обмана. А с одним домом полная беда-чехарда. Бабка шизанутая, ни за что съезжать не хочет. Я сначала по-хорошему думал, два раза Натаныча отправлял с ней лясы точить. Он и дедушку Ленина уболтает своими ногами из Мавзолея выйти, а с бабкой сплошной брак-никак. Упёрлась. Первый раз ещё послушала немного, а на второй сразу выставила… Ну, Натаныч так говорит. А у меня впечатление сложилось, что он второй раз и не катался, в первый она его убедила туда нос не совать. Глаза у Натаныча были как у депутата на плакате – только слепой не поверит, но такое впечатление, что эту честность ему в голову вложили. И он теперь с ней неразлучно будет. Доказухи у меня голь-ноль, но чутьё-то не пропил: семафорит, не отмахнуться…

Он замолчал, опять потянулся к бутылке. Ян смотрел на Грибушина, не моргая, не шевелясь.

– Натанычу я, понятно, седые яйца в тиски пихать не стал, – продолжил рассказчик. – Всё-таки ценный кадр, а промахи у каждого бывают. Если бы он у меня миллион скрысил, я бы его пожурил-укорил жёстко, а старая карга – другое дело… Вместо него послал позавчера Мишу с Камилем. Дом на отшибе, бабка древняя, родни нет. Пожила-побыла, хватит.

Вторая порция коньяка отправилась вслед за первой. Хозяин кабинета заговорил медленнее, словно взвешивая каждое слово, убеждаясь в его необходимости…

– Вернулся только Миша, а в глазах у него дурка при полном параде марширует. Лепечет, что стали они «Молотова» поджигать, а вместо бутылки Камиль полыхнул. Сгорел, как промокашка в мангале – за полминуты угольков не осталось. А за Мишей потом паук размером с телёнка гонялся, а он пауков терпеть не может. Рассказывал, что в пионерлагере пацаны в банку разных наловили и ему полусонному на голову высыпали.