— Как вы так точно запомнили? — участливо спросил Оками.
— Точно запомнил, — подтвердил старик. — С порога лабаза можно было видеть щель меж крутых сопок. Пять шагов в любую сторону — и щель исчезала. Обожди, Оками, пусть Кронид…
Пармен с надеждой наблюдал, как отрок его, вытянув перед собой руки с растопыренными пальцами, медленно ходил по кругу, расхаживая его в спираль. Потом он вернулся в центр и замер, чуть шевеля кончиками пальцев.
— Нету, дедушка, — промолвил наконец Кронид и опустил голову. В потухшее лицо старика он боялся смотреть.
Пармен близоруко огляделся. Неподалеку от крайней к ним десятиэтажки стоял вагончик, в каком обитали обычно строительные рабочие. Пармен дотащился кое-как до приставного крылечка и сел. Все вокруг потеряло для него смысл.
— Нету, детушки, сил никаких…
Заночевали в вагончике, еле уговорив старика перебраться внутрь. От строителей остались лежаки, стол и «буржуйка».
И вот третий день Пармен лежал недвижимо. Кронид и Оками поочередно дежурили подле старика, дожидаясь его решения.
В дежурство Кронида, пока напарник промышлял съестное, старик заговорил:
— Кронидушка, я отойду сейчас. Упокойте меня на вер-ховине. Нехорошо получилось. Намаял тебя, японцу наобещал — и не сбылось.
— Дедушка Пармен, не говорите так, — сжалось сердце Кронида. — Я найду книги, обязательно найду!
— Дай Бог, — выдохнул Пармен. — На-ка вот, прими заступу, — снял он с шеи ладанку и передал Крониду. — Носи не снимая. Упокоишь меня, возвращайся к Судских. Наклонись. Я завещаю тебе святая святых…
Пармен прошептал в ухо отроку три слова, хранимых им по завещанию последнего патриарха. Каждое состояло из шести букв, и Кронид повторил их одними губами.
Имеющий ум да сочтет их.
Пармен коснулся руки отрока, широко открытыми глазами глянул в его лицо и медленно опустил веки. Так же медленно рука опустилась на грудь. Последним был выдох.
Аминь.
Слеза юноши упала под ноги и с тихим звоном разбилась.
Аминь.
Кронид опустился на колени у ложа усопшего и не стал сдерживать рыданий. Он навсегда расставался в этом мире с единственным любимым человеком, впервые горько плакал.
Он родился в грустный день смерти своей матери, грустные годы сопровождали его в этом мире недомолвок и больших тайн, трагедий и катастроф, но рядом оставались искренние люди, передавая его с рук на руки. Одного из них, может быть, самого лучшего поводыря, сейчас не стало.
Отрочество закончилось, оборвалась мелодия мечтаний.
Снаружи послышались возбужденные голоса. Тщательно вытерев слезы, Кронид вышел из вагончика.
Двое конных казаков, громко переговариваясь и матерясь, направлялись к вагончику, поочередно подталкивая рукоятками нагаек между лошадиными крупами перепуганного Оками.
— Мир вам, — поклонился Кронид с крылечка вагончика.
— Ишо один! — казаки соскочили с лошадей. — Щас покажем и тебе мир. Какого хрена ошиваетесь тута?
— Мы путники, у нас есть разрешение, — спокойно, не выразив беспокойства, ответил Кронид.
— Како тако разрешение? — ощерился один со смоляными усами и подтолкнул Оками ближе к вагончику.
— С нами дедушка Пармен, оно у него.