Тот же ритм, поддерживаемый хлопаньем в ладоши и притопыванием, использовался и на службах в церкви. После того как вместо старенькой деревянной церкви в одном из посёлков Хобкау мы построили новую, старики просили меня торжественно открыть здание. Мне было достаточно сложно объяснить им, почему будет не очень удобно поручить открытие церкви мне. Наконец мы договорились, что церемонию открытия проведёт специально приглашённый имеющий официальный сан темнокожий священник.

Та небольшая белёная церковь была местом поклонения более четверти века. Несмотря на то что я не отдаю предпочтение какой-то определённой вере, я уважаю все религии и считаю себя по-настоящему религиозным человеком, твёрдо стоящим в вопросах веры. Иногда я занимал место на одной из деревянных скамеек в нашей церкви в Хобкау и присутствовал на службе. Какими бы примитивными ни были у нас церковные службы, они были по-настоящему красивы. Различные их части гармонично дополняли друг друга, что делало их по-настоящему священным таинством.

Обычно служба в церкви начиналась с того, что кто-то из стариков, работавших по будням на полях, заводил песню под хлопки в ладоши и притопывание. Некоторые из этих песен, родившихся в Хобкау, пели уже несколько поколений. Запевала задавал тон, а прихожане повторяли за ним. И так на протяжении многих куплетов.

Затем пение неожиданно прерывалось, и какой-нибудь старик становился у алтаря на колени и начинал читать молитву под тот же аккомпанемент рук и ног. Он молился за хороший урожай, за процветание, за то, чтобы хорошо ловилась рыба и дичь, за всё то, что было необходимо, чтобы сделать лучше жизнь в Хобкау. Прихожане слушали проповедь, иногда вставляя в неё «дай, Боже» и «аминь».

После обращения к Богу начинали петь следующую песню. Поскольку сердце запевалы при этом часто бывало преисполнено экстаза, он начинал танцевать. Хлопки в ладоши становились громче, заглушая топот ног танцующих. Вскоре примерно треть прихожан бывала уже на ногах и заполняла пространство между рядами и перед алтарём. Те, кто оставался сидеть, покачивались из стороны в сторону. Керосиновые лампы при этом ходили ходуном.

Потом наступала очередь проповеди. Моим любимым проповедником был Моисей Дженкинс, сын которого, Принс, работал у меня. Особое место в проповедях Моисея занимала история освобождения Израиля от рабства. Его рассказ об исходе из Египта был просто шедевром.

Вот он поправляет очки в позолоченной оправе, которые его прихожане расценивали как признак учёности. Потом берёт большую Библию, дар церкви от моей жены, и начинает читать эти прекрасные стихи из главы Исход:

– И ангел Господень явился перед ним в огне и пламени прямо из глубины дерева. И он смотрел и держал дерево, охваченное огнём, и дерево не сгорало…

При этом прихожане подхватывали:

– И дерево не сгорало.

А Моисей Дженкинс продолжал:

– И когда Господь увидел, что он повернулся, чтобы посмотреть, Бог воззвал к нему из ветви словами: «Моисей, Моисей!»

– Моисей, Моисей! – повторяли прихожане.

– И он сказал, – продолжал проповедник, – «Я здесь».