Он выглядел опустошенным и растерянным, словно напрочь перестал соображать, и тупо переводил взгляд с сестры на застывший в нелепой позе труп Бориса, а затем на Светлану, которая, всхлипывая, пыталась безуспешно подняться на ноги вместе с привязанным стулом.

– У тебя хреновый друг, – негромко заметил старик. – Он сам выпросил смерть.

– Отдай сестру! – прохрипел Николай.

– Нет, – разлепил потрескавшиеся губы Корнеев. Он пощекотал подбородок безудержно плачущей Лены. – Руби потолок. Моей Рите слишком тесно и неудобно. Помоги ей выбраться.

– Я не могу. У меня… дрожат руки. Я устал.

Что-то надломилось внутри юноши, его плечи безвольно поникли, из воспаленных глаз потекли слезы.

– Ты же мужчина. Давай!

– Ты убьешь Лену, – прошептал Николай, вытирая слезы. – Я не верю тебе.

Еще одна доска хрустнула, и на стол посыпалась труха.

– Не убью, – пообещал старик и, улыбнувшись, добавил: – Мне в общем-то от твоей сестры нужно только ухо. Всего лишь масенькое ушко, в котором поселился мой дружок. Моя маленькая, надувшаяся от крови жемчужинка. Или ты еще ни черта не понял?

Николай поднял с пола топор, выроненный Борисом.

– Коля! – срывающимся голосом позвала Светлана. – Коля, помоги мне!

Парень медленно поднял голову. На него слепо смотрели два залитых кровью глаза. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрыл его. К горлу подступила тошнота.

– Коля… Пожалуйста!

– Я не могу, – выдавил Николай.

Губы Светы беззвучно шевельнулись, уголки рта опустились, а лоб взрыхлили глубокие морщины. Казалось, за эти двое суток она постарела на двадцать лет.

– Не оставляй меня, – тихо сказала она, но Николай даже не посмотрел на нее. Он влезал на стол.

– Разруби еще две доски. Этого должно хватить, – подал голос старик.

Юноша вытер воспаленное лицо. Происходящее все больше напоминало дикий, беспредельно-гротескный кошмар, который вряд ли могло представить себе даже самое больное и извращенное сознание. Он вяло поднял топор над собой.

– Иии… – внезапно раздалось прямо над головой, и Николай вжал голову в плечи. Писк был раздражающе-надсадным, будто вилкой пытались проковырять дыру в стекле. Из черного разлома в потолке повеяло гнилью.

– Руби!!! – проревел старик. Его узловатые пальцы сомкнулись на шее Лены, и она стала задыхаться. – Руби, щенок!!!

Николай зажмурил глаза и ударил.

Потом еще.

Потом еще.

И еще.

Странный писк повторился, и на руки юноши капнуло что-то липкое.

Он открыл глаза. Прямо перед ним свисала чья-то нога в черном кроссовке.

– Руби! – Визжащий голос старика звучал как в плотном тумане. – Руби. РУБИ!!!

Николай сипло выдохнул. Свисающая наружу нога гипнотизировала. Она завораживала его, как чудный цветок пчелу, собирающую мед. Пальцы разжались, и топор со стуком упал на стол.

Эта кроссовка. Он где-то видел ее.

Папа!

Грязные исцарапанные руки робко коснулись ноги.

И в это же мгновение наступила оглушительная тишина. Царапанье на чердаке прекратилось, умолк и старик. Было слышно, как шмыгала носом Светлана. Слезы, скапливаясь на подбородке, капали на ее грудь.

– Папа? – снова прошептал Коля и с оторопелым видом затряс ногу. Она была странно мягкой, как мокрая тряпка, и у парня возникло ощущение, что он держится за набитый ватой чулок. По его пальцам побежала струйка темной жижи, но он не убрал руку.