«Вам надо — вы и разбирайтесь, — вспылил тогда Петруха. — А мне там лучше не появляться!» Но его не стали даже слушать. «Сходняк постановил»… Старый урка хорошо знал, к чему может привести непослушание.

Скорее бы очутиться в привычной обстановке СИЗО или КПЗ, осмотреться, отдышаться, прикинуть, в чем могут обвинять его менты и какими козырями они располагают.

Но нет… «Воронок» непривычно быстро катит в сгущающиеся сумерки. Ощущение опасности не проходит, напротив — усиливается с каждой секундой. Хотя безусый юнец, с которым его связывают стальные «браслеты», выглядит спокойным и равнодушным. Его гладко выбритое, холодное лицо демонстрирует полное безразличие к судьбе задержанного. Только битого зэчару, проведшего за решеткой больше двадцати лет, так просто не проведешь. Он нутром чувствует напряженность и отчаянную решимость в колючих взглядах милиционера…

«Непохоже, чтобы мы ехали по городу… Скорость водила не переключает, перед светофорами не останавливается, валит по прямой под девяносто — и не сбрасывает газ! — лихорадочно рассуждает Петруха. — Опять же: никто ему не посигналит, не затормозит сбоку или сзади, лихо, по-русски, так, чтобы асфальт расплавился под раскаленными скатами… Нет, не нравится мне это!»

Минут через сорок автомобиль, наконец, остановился. Снаружи донесся скрежет открываемых замков.

— Вылазь, собака…

Молодой конвоир с дьявольской улыбочкой на устах расстегнул наручники и решительно толкнул вора в осеннюю слякоть. Двое его товарищей, доселе пребывавших в кабине, особо не церемонясь, подхватили беднягу под руки и поволокли к глубокому оврагу.

Петруха понял все. Но тень испуга ни на миг не исказила его лицо. Подыхать — так подыхать, воровской чести он не уронит. Ползать на коленях и молить о пощаде — не станет.

— Эй, дайте хоть закурить напоследок! — требовательно бросил обреченный, буравя палачей исполненным ненависти взглядом.

— Свои иметь надо, — огрызнулся веснушчатый детина, шедший справа, подкрепив свою несговорчивость ударом кулака под дых.

— Есть у меня свои, есть, — превозмогая боль, взмолился вор. — Поищи во внутреннем кармане!

«Мусор» запустил руку под куртку и достал… нет, не пачку сигарет, а портмоне. Жадно начал пересчитывать мелкие зеленоватые купюры.

— Сигареты в другом кармане. Здесь — только пару баксов и паспорт, — наблюдая за ним, тихо, но твердо произнес Петруха. — Бабло можешь оставить себе, а ксиву положь на место, — добавил, все еще надеясь на благополучный исход.

— Она тебе больше не понадобится, — под гоготанье коллег, заключил рыжий…

Свист — это одновременно и фамилия и кличка, принадлежащая невысокому, ладно сложенному парню. За четверть века Анатолий успел немало: закончил институт, отслужил армию. Да вот беда: связался не с той компанией. По крайней мере, так считали его родители, люди достаточно обеспеченные и весьма влиятельные в своем городе. Хотя, что значит «не с той»? Фонарь, Глобус и Белый были его самыми преданными друзьями и не раз вытягивали кореша из разных передряг…

Свист знал, что Глобус уже мотал срок за вымогательство и теперь пытается сколотить собственную бригаду, костяк которой, по его замыслу, должны были составить пацаны с родного левого берега, но не подавал виду, как всегда руководствуясь излюбленным принципом «моя хата — с краю».