Слезинки задрожали на его ресницах.

– Ее письма были такими же.

Я представила письмо Оливии к брату.

Уверена, оно было наполнено светом и надеждой. И даже когда он рвал или выбрасывал их, они продолжали источать тепло. Такой уж она была, Оливия Ярвинен. Бесконечно доброй. И эта ее доброта ужасно раздражала всех вокруг. И даже меня.

– Так что же заставило ее сделать это? – спросил Мика, снова подходя к надгробию. – Зачем она пошла в лес?

В этот момент мне захотелось запинать себя вот этими самыми ногами, которые покоились неподвижно на подножке инвалидной коляски. Я отчаянно нуждалась в этой беспощадной боли, чтобы не трястись всем телом и не переживать, что Мика заметит.

– Тогда я еще ходила, – начала рассказ я. – Мы… мы поехали на озеро. Оливия просто обожала озера. – Я словно растеряла все слова, они убежали от меня к кому-то другому, кто не нуждался в том, чтобы отчаянно выдумывать ответы. – Она… она сказала, что разговаривает с лесом. И когда она это делает, то слышит маму. Та… отвечает ей шумом ветвей и криком птиц. – Я подняла глаза на солнце, льющее на нас сквозь ветви вязов свое неподобающее великолепие – такое же яркое, как свет, который излучала Оливия. – Я думаю, что она искала там утешения. Но не нашла.

– Прости. Прости меня, прости… – Мика пошарил по карманам, но ничего не нашел, тогда приложил к моему лицу свою ладонь.

В этот момент я с ужасом поняла, что плачу.

– Я бы многое сейчас отдал, чтобы познакомиться с ней, – хрипло произнес он.

Всхлипнув, я подняла на него взгляд. Черт. Мика улыбался искренней, доброй улыбкой. Он смотрел на меня, склонив голову набок, – точно так же, как это делала когда-то Оливия.

– Я бы многое отдала за возможность вернуть ее, – сквозь комок в горле выдавила я.

И в этот раз я была абсолютно честна.

18

– Кстати, – тряхнув копной каштановых волос, вдруг сказал Мика. Сунул руку за ворот своей футболки и вытащил оттуда болтавшийся на цепочке серебряный крестик. – Это, кажется, принадлежало ей.

Мое сердце толкнулось и замерло.

– Да, – прошептала я.

Трудно было не узнать его. В последний раз я видела этот крест в лесу на мерзлой траве.

– Я взял его себе как напоминание о том, что иногда бывает поздно. Для раскаяния, для встречи, для любви – неважно. Иногда просто бывает поздно, и ничего уже нельзя изменить.

– А разве можно носить чужой крест? – с трудом выдавила я.

– А разве нет?

– Я не знаю.

Мы оба не были экспертами в религии и не знали всех тонкостей.

– Я просто хочу, чтобы частичка Оливии была со мной.

Я кивнула.

– Она верила, что он может защитить ее от всего.

«Она заблуждалась», – но никто из нас не произнес этого вслух. Только где-то в верхушках деревьев громко каркнул ворон.

Мы еще немного постояли у могилы, а затем двинулись в обратный путь.

– Так почему ты переехал? – спросила я, когда мы покинули территорию кладбища.

– Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе то, в чем не признавался еще никому? – пропел парень.

Голос его звучал так, будто он намеренно хотел казаться веселым, чтобы не придавать серьезности разговору.

– Я – единственная, кого ты знаешь в этом городе, – напомнила я.