Итак, Музей нового западного искусства. Я попала туда еще студенткой первого курса. Скорее всего, это произошло в январе 1941 года. Нас привел в музей Михаил Владимирович Алпатов. И эта коллекция сразу произвела на меня огромное впечатление.
Я уже писала, что до поступления в институт не слишком интересовалась живописью, не была ни специалистом, ни даже просто подготовленным зрителем. Конечно, я много раз бывала в Третьяковской галерее и неплохо знала выставленных там русских художников. Но это был совсем другой мир, другая жизнь и другое искусство. А тут мне вдруг открылось окно в иные миры. Я была потрясена увиденным. Почему? Да потому что искусство, которое здесь демонстрировалось, скажем, Гоген или Ван Гог, было не тем, к которому я привыкла в Третьяковке. Я увидела и осознала те мощные сдвиги, которые произошли в зарубежном искусстве на рубеже XIX–XX веков. Например, в изображении человека. Я увидела, куда шагнула европейская живопись, в какую сторону от того, что мы называем реализмом, каким образом на картинах авангардистов трансформировалась действительность.
Ими, этими художниками, отвергшими реализм и бросившимися на поиски новой реальности, нового смысла, новых путей, новой изобразительности, нарушено было все, все, чему поклонялось и на чем базировалось «старое» классическое искусство. Разве нет? Начиная с кубизма, с разных прочих «измов» 1908–1910 годов и вплоть до наших дней.
Мне могут возразить, что у нас в России это тоже было. Конечно. Я и не спорю. Было. Но то, что было в России десятых — двадцатых и начала тридцатых годов, все художественные эксперименты, которые ставили великие представители российского авангарда в то время, о котором я пишу, не экспонировались в Третьяковской галерее. Русский авангард, который жаждал революции и всеми доступными ему способами ее приближал, просто не показывался, потому что не вписался в главенствующее направление — в социалистический реализм, и поэтому был просто стерт с «карты будней». Но я не пишу работу по истории искусства, поэтому не буду рассуждать о том, почему так случилось. Хотя, возможно, и стоило бы, чтобы понять, как во время революции все это вдруг возникло, как выставлялось, завоевывало культурное пространство и как и почему потом опять убиралось с глаз долой, чтобы не травмировать почтеннейшую публику, состоящую из отдельных представителей победившего пролетариата и примкнувшего к нему крестьянства.
Кстати, отмечу одну интереснейшую деталь. Тот самый вождь, который привел пролетариев и крестьян к победе, Владимир Ильич Ленин, очень высоко ценил европейский авангард. В его трудах есть несколько фраз, сказанных о мастерах французского искусства конца XIX — начала XX века, он очень лестно отзывался об их достижениях, называл их работы огромной ценностью. Но это был 1918 год. А потом все изменилось. В самом начале революция поощряла авангардистов, считала их «своими», это искусство было частью революции, революция совершалась и в искусстве. Потому что и Кандинский, и Малевич — это революция в искусстве. И происходила эта революция у нас в России. «Черный квадрат», ставший символом века, написан в 1915 году, до революции, это ее предвестник. А первая абстрактная работа Кандинского вообще датируется 1907 годом.