Элизабет пересекла площадь, миновала занесенные снегом надгробья и устремилась к дверям. С силой толкнула тяжелую створку.
Церковный неф утопал во мраке.
Господи, помоги мне и направь меня.
Элизабет вошла внутрь.
Альбрехт остановился, огляделся. По хрусту веток и лязгу оружия даже слепому было бы ясно, что по лесу движется отряд.
Адъютант покачал головой. Если наверху их действительно ожидало что-то неописуемое, как утверждали крестьяне, то они уже выдали себя с потрохами. Но они ничего не найдут, в этом Альбрехт был уверен. Сказки и суеверия, которые со временем обрастали новыми подробностями, были обычным делом для обитателей деревень.
А если они ничего не найдут… Альбрехт знал, как устали его люди от убийств, но капитан, вероятно, будет вынужден преподать урок крестьянам.
Преподать урок…
Снова посмотрев вперед, Альбрехт насторожился: что-то неясно вырисовывалось в тумане, как будто висело между деревьями… Он пошел быстрее, ухватился за рукоять сабли.
Очертания постепенно обретали форму. Деревья. А между ними…
Старый солдат, который столько повидал на своем веку, остановился и выронил саблю.
То, что он увидел, не поддавалось описанию.
XXXV
В церкви было ненамного теплее, чем снаружи. Изо рта вырывался пар, смешивался с дымом курящегося ладана и копотью свечей. Элизабет медленно обошла ряды скамей.
Ничего.
Она подошла к алтарю. Снова ничего – только покрывало тонкой работы, тяжелый подсвечник и статуя Девы Марии на каменном возвышении. За алтарем обнаружилась лишь деревянная скамейка. Элизабет огляделась в отчаянии: она полагалась на собственную интуицию, но, по всей видимости, прогадала. В церкви ничего не было, как и…
Она остановилась.
Ризница. Элизабет еще ни разу туда не входила. В эту часть церкви священник никого не допускал.
Она медленно приблизилась к двери с массивной кованой ручкой и замком. Остановилась и прислушалась.
Никого не слышно.
Сердце забилось еще быстрее. Эта дверь воплощала в себе нечто запретное. Казалось, стоит ей только прикоснуться к ручке – пол под ногами разверзнется, и она канет прямиком в чистилище.
Затаив дыхание, Элизабет дотронулась до двери.
Ничего не случилось.
Она собралась с духом и повернула ручку. Послышался скрип, прошла бесконечно долгая секунда, и… ничего.
Дверь была заперта.
– Сюда! Быстро!
Голос Альбрехта пробился сквозь туман, и остальные бросились к нему.
И невольно застыли, когда увидели то, что увидел адъютант.
Их предостережение.
Это был Альбин. Вернее, то, что они от него оставили. Они подвесили его между двух деревьев, как шкуру для просушки. Грубые веревки растягивали ему руки и ноги, одежда была изорвана в клочья и пропиталась кровью. Голова бессильно повисла, на затылке зияла огромная рана. Кожа стала какой-то бесцветной, с носа и подбородка свисали сосульки.
Значит, когда его повесили, он был еще жив.
И потом замерз в нечеловеческих муках.
Иоганн был потрясен не меньше крестьян. Но и на солдат это жуткое зрелище произвело должное впечатление.
Капитан схватил Риглера за ворот и потащил его к Альбину.
– Что это, черт подери, такое?