Бухмюллер насторожился. Он посмотрел внимательнее – нет, ошибки быть не могло. Немыслимо! Здесь, в деревне, в его харчевне, при дневном свете…

– Ну… рад служить… – запинаясь, проговорил Бухмюллер и медленно вернулся к своему столу.

Баварцы лениво смотрели ему вслед.

– Недурно ты его отбрил, Ганс, – ухмыльнулся один из солдат.

– Лицемеры, все до одного. Знаю я таких, повидал… Ну, будем!

И солдаты подняли кружки.

– Бенедикт! Бенедикт!

Бухмюллер уселся за стол. Он был сам не свой.

– Ну, что еще стряслось? Неужто баварцы с тобой заигрывают, или…

– У среднего и у того, что слева…

Риглер недоуменно уставился на трактирщика.

– Что с ними?

– На них клеймо! – прошептал Бухмюллер и перекрестился.

Над столом повисло молчание.

– Ты уверен? – спросил Риглер.

– Я своими глазами видел. У них на шее… – Не в силах договорить, Бухмюллер провел пальцем по венам у себя на шее.

Остальные смотрели на него в ужасе. Франц вдруг ударил кулаком по столу.

– Ну что ж… – Он поднялся.

– Франц, постой! – воскликнул Риглер и попытался удержать его.

Но тот стряхнул его руку и направился к столу баварцев.

– Ты смотри, кто к нам пожаловал! – протянул солдат с обветренным лицом. – Чего тебе, свинопас?

Его товарищи засмеялись.

– Расстегни воротник, – спокойно произнес Франц.

Смех мгновенно смолк. Солдат вскочил и грубо оттолкнул Франца, сбив его с ног.

– Ты что себе позволяешь, пес? Как ты со мной разговариваешь?

Его товарищи тоже встали и теперь с тревогой поглядывали на крестьян, обступивших их стол.

Риглер и Иосия Вельтер помогли Францу подняться.

Они переглянулись и, не сговариваясь, бросились на солдат.

Для баварцев это оказалось полной неожиданностью. К тому же они были в меньшинстве. Однако солдаты и не думали отступать, их боевой опыт уравновешивал численное превосходство крестьян. Кулаки мелькали в воздухе, чаша весов склонялась то в одну сторону, то в другую, но потом…

Франц выхватил перочинный ножик и вонзил в грудь толкнувшему его солдату.

Баварец захлебнулся кровью. Он в изумлении посмотрел на свою грудь, откуда торчал нож, перевел взгляд на Франца, после чего снова уставился на нож.

Затем медленно взялся за рукоять и рывком выдернул нож из груди. Кровь толчками хлынула из раны, как вино из пробитого меха.

Солдат вложил нож Францу в руку и стал заваливаться на спину. Когда его тело ударилось об пол, он был уже мертв.

Под ним быстро растекалась темная лужа.

На какой-то миг время в харчевне словно остановилось. Солдаты уставились на своего убитого товарища, потом на крестьян. Те тоже таращились на труп. Затем все посмотрели на Франца – тот, похоже, и сам не верил в то, что сотворил.

Когда оцепенение спало, солдаты попытались сбежать из харчевни. Одному это удалось, но второго схватили Риглер и Вельтер.

– Гнусные убийцы! Мы всех вас перевешаем! – орал солдат вне себя от злости.

– Заткнись! – крикнул на него Франц. – Вы нам еще спасибо скажете… Смотри!

Он склонился над убитым и разорвал на нем рубаху.

Увидев обнаженную грудь своего товарища, солдат в ужасе замолчал.

У остальных выдержки оказалось побольше, но и их увиденное повергло в шок: по всей груди паутиной расходились черные сосуды. Солдат смотрел на них, и они, казалось, пульсировали.