– Ты когда-нибудь хотел уйти отсюда? – однажды спросила у меня девочка с янтарными глазами и белокурыми волосами. Она тоже умела видеть в темноте и не боялась в ней потеряться. Я сидел в углу, а ее голова покоилась на моих коленях. Лунные локоны светились серебром, и медленно пропуская их сквозь пальцы, я представлял, что касаюсь звезд. Она осветила мою тьму своими волосами.
– Я могу это сделать в любой момент.
Она недоверчиво вздохнула, опустив ресницы.
– Почему не уходишь?
– Потому что я нужен тебе, Шерри. Нужен здесь.
– Тогда давай уйдем вместе. Мне страшно оставлять тебя одного, – с дрожью в голосе призналась она.
– Неправда, Шерри. Ты боишься не справиться и хочешь, чтобы я все сделал за тебя.
– Ты же можешь… – в ее угасающем голосе прозвучала мольба, неприкрытая и жалостливая.
– Ты тоже.
– Тогда я не сдержу обещание и никогда не вернусь за тобой, – разозлившись, она отстранилась и, отвернувшись, обняла прижатые к груди колени. Нечеловеческий вопль боли взорвал повисшую обиженную тишину, звуковым рикошетом отлетел от стен, наполняя тесное пространство металлическим запахом обреченности.
– Ты вернешься, – уверенно улыбнулся я, когда, задрожав от страха, Шерри забралась ко мне на колени и спрятала лицо на груди.
– Почитай мне, Дилан, – всхлипнула она, и на этот раз ее просьба была абсолютно искренна».
Скрежет поворачиваемого ключа в замочной скважине вынуждает меня отвлечься от единственного доступного развлечения. Повернув голову, я прислушиваюсь к доносящимся звукам. Приглушенный хлопок первой двери, стремительные шаги, приближающиеся ко второй. Оливер… Как обычно с претензиями и без настроения. Он всегда звучит громче, когда зол. Эмоции отвлекают, мешают сосредоточиться, заставляют забыть об осторожности. Гвен приходит гораздо тише и не скрывает своего страха. Они такие разные, но боятся одного и того же.
Не меня. Совсем не меня.
Они боятся, что меня не существует.
Гвен – сильнее. Ведь если это правда, то они оба сумасшедшие.
– Где чертова кошка, Дилан? – грохнув решеткой, Оливер уверенно проходит на середину комнаты и, запнувшись за стопку книг, падает, приземляясь на колени и яростно матерясь. А это еще одно единственное доступное развлечение – расставлять ловушки для Оливера перед его приходом. Когда он на взводе, как сейчас, то всегда попадается. – Если я расшибу голову, ты сдохнешь от голода, – рявкает он. Оли безнадежен. Как можно за столько лет не научиться предугадывать мои безобидные шалости? Я же даже не стараюсь.
С легким раздражением и глубоким разочарованием откладываю в сторону карандаш и сдвигаю листы бумаги на самый край. Встав на ноги, Оливер движется наугад, натыкаясь то на стул, то на коробку с бумагой. Сегодня я перестарался с ловушками, и чтобы он действительно ненароком не расхерачил себе голову, делаю ему одолжение и включаю светильник, свисающий над столом на длинном проводе. Много раз собирался его обрезать, но я же заботливый брат. Никогда не кричу и не брызгаю слюной, не хлопаю дверями, не угрожаю заморить кого-либо голодом, не воняю так, словно в моей комнате отсутствует душ. Если смотреть с этой позиции, то я гораздо более хороший парень, чем Оливер.