Я отвечал неохотно:

— Он тоже не заинтересовался моей теорией. Сказал, что, по-скольку у индейцев были только простые открытые плоты, не приходится допускать мысли о том, чтобы они могли открыть полинезийские острова.

Человечек начал сосредоточенно тереть тарелку.

— М-да, — промолвил он наконец. — По правде говоря, я тоже вижу в этом практическое препятствие, которое ставит под сомнение всю твою теорию.

Я мрачно поглядел на маленького этнолога, которого до сих пор считал своим вернейшим союзником.

— Ты только не пойми меня превратно, — поспешил он заверить меня. — С одной стороны, мне кажется, что ты прав, а с другой стороны — всё это выглядит как-то необъяснимо. Хотя моя работа над вышивками и говорит в пользу твоей теории.

— Карл, — сказал я. — Я настолько уверен, что индейцы ходили через Тихий океан на этих своих плотах, что готов сам построить индейский плот и отправиться в море, чтобы доказать возможность такого плавания.

— Ты с ума сошел!

Мой друг был уверен, что я сострил, и даже попытался рассмеяться, но мысль о том, что я могу говорить всерьез, привела его в ужас.

— Значит, ты считаешь это невозможным?

— Ты с ума сошел! На плоту!?

Он не знал, что и думать, только тревожно поглядывал на меня, как бы ожидая, что я вот-вот улыбнусь и станет понятно, что я просто пошутил.

Но он этого не дождался. Мне было ясно, что никто не примет мою теорию всерьез, поскольку между Перу и Полинезией простирается непреодолимый, на первый взгляд, океан, а я утверждаю, что его пересекли на... доисторических плотах.

— Послушай-ка, — произнес Карл неуверенно. — Пойдем лучше в бар и выпьем по стаканчику.

Мы выпили по четыре.

На той же неделе наступил очередной срок уплаты за квартиру. Одновременно я получил письмо из Норвежского банка, где говорилось, что больше долларов я не получу, — валютные ограничения... Я собрал вещи и доехал подземкой до Бруклина, где поселился в норвежском Доме моряка. Там кормили сытно и вкусно, а главное — в соответствии с возможностями моего бумажника. Мне выделили комнату в одном из верхних этажей, а питался я вместе со всеми в большой столовой внизу.

Одни жильцы-моряки сменяли других. Это были разные люди по своему характеру, внешности и степени трезвости, но всех их объединяло одно: они знали море. Я узнал, что волны и буруны не увеличиваются с глубиной, по мере удаления от суши. Наоборот, неожиданный шквал часто оказывался опаснее именно в прибрежной полосе. Отмели, откат прибоя или теснящиеся вдоль берега морские течения могли нагнать здесь более крупную волну, чем в открытом море. Отсюда следовало, что если судно может успешно плавать в прибрежной полосе, то оно справится со стихиями и вдали от берега. Далее я узнал, что при сильном волнении большой пароход легко может зарыться носом или кормой, в результате чего многотонные массы воды врываются на палубу и шутя изгибают стальные трубы, — между тем, как маленькая лодка при тех же условиях отделывается благополучно, потому что целиком умещается между волнами и словно чайка перелетает с одного гребня на другой. Случалось, что волны топили судно, а людям удавалось спастись на шлюпках.