Шараф Рашидович

Далеко вглубь полигона нас конечно не пустили, показали только старые заброшенные шахты, где последние испытания ещё при Хрущёве производились, но и этого Спилбергу хватило с лихвой — выражение лица у него было примерно такое же, как у малого дитяти, которому мороженое на палочке принесли.

— Вот здесь вот, — сказал он, указывая пальцем на растрескавшуюся бетонную пробку, закупоривавшую когда-то вход в наклонную шахту, — и будем снимать финал, где Шухарт Золотой шар находит. Отличные кадры будут… а когда у вас следующее испытание планируется? — это он уже у сопровождающего майора спросил.

Майор обескураженно посмотрел на меня, потом на Стивена и выпалил:

— В начале октября, товарищ режиссёр!

— Вот и отлично, приедем сюда за день, за два и заснимем заодно — шикарно должно получиться!

Майор не знал, что ответить, видимо инструкций по таким поводам он у начальства не получил, я пришёл ему на помощь:

— Ясен же пень (clear stump? — недоумевающе переспросил Стивен — ну да, он же clear pepper, — ответил я) снимем… — и добавил для майора, — это я беру на себя. А теперь в Ташкент едем? В смысле летим?

Окей, сказал Стивен, и мы полетели. Не знаю, по какой там карте он смотрел расстояния, но оказалось это совсем даже и не рядом, почти полторы тысячи километров — начальник полигона нам выделил АН-24, при виде коего у меня нехорошо стало на сердце… но дарёному коню, как известно, не смотрят пристально в меню, полетели на том, что есть. По дороге серьезно трясло, но ничего экстраординарного не случилось. А в аэропорту Ташкент-Южный (который в 21 веке станет имени Ислама Каримова) нас ждал сюрпризец — наш АН лично прибыл встречать первый узбекский секретарь Рашидов. Шараф Рашидович. Ну его можно понять, не каждый же день на подведомственную территорию заезжает звезда мирового уровня, которая ещё и кино хочет снять здесь же, я бы тоже на его месте подсуетился.

Рашидов минут пять разливался цветастыми восточными комплиментами, я исправно всё это переводил для Стивена, это ему быстро надоело и он прямо высказал цель своего посещения — отыскать живописные развалины, оставшиеся после землетрясения 66 года, а всё остальное, включая приветственные речи и обеды, можно оставить на потом. Рашидов озадаченно замолчал, видимо ему слили недостаточно подробную информацию о цели приезда дорогого гостя, но надо отдать ему должное, быстро переориентировался:

— Конечно, конечно, дорогой Степан Алексеевич, будут вам развалины, в самом лучшем виде будут, в разваленном.

И он немедленно отдал распоряжение кому-то в свите. Этот кто-то (лысый и худой, как щепка, восточный товарищ в тюбетейке) пригласил нас в УАЗик, который прямо на взлетной полосе тут и стоял, и мы укатили под аплодисменты собравшихся.

— Вечером мы ждём вас в обкоме! — успел я расслышать слова Рашидова.

Подходящую натуру мы только к вечеру обнаружили на далёкой северной окраине Ташкента, носила она поэтическое название Кырарык — там тебе и минарет обвалившийся имелся, и несколько кварталов одноэтажных восточных домов с руинированными стенами наружу и завалами кирпича или из чего там они строили внутри. Там же находился и страшный как снаружи, так и внутри некий промышленный объект, по виду химкомбинат какой-то, всё железное оттуда давно растащили, но огромные бассейны и круглые газгольдеры на своих местах остались. Не всё, как видно, героически восстановили советские строители в конце 60-х, кое-до-чего и у них руки не дотянулись. Экзотические арыки, ослики и шелковицы там тоже имелись.