Я убежден, что по большому счету режиссура – это всё. Разве президентство в стране – это не режиссура? Разве взаимоотношения в семье – не режиссура? Разве отношения с детьми – не режиссура?

Кто-то подумает, что речь идет о манипулировании людьми. Это не так. Это просто подтверждение мысли о том, что режиссура – это, во‑первых, предвиденье, а во‑вторых, нахождение выхода из любого заданного изначально, очень непростого положения.

Режиссер с момента заявки на будущую картину и до сдачи ее художественному совету студии, кроме собственных забот, вмешивается еще и в работу всех цехов производства, вносит свои коррективы.

Если все-таки попытаться определить круг обязанностей, то режиссер – это человек, отвечающий за все. Государство доверяет нам деньги, народ – свои надежды и желание увидеть настоящее искусство. И подводить никого мы не в праве.

Что необходимо режиссеру? Прежде всего, конечно, талант. Далее – терпение, юмор (в том числе умение иронически воспринимать собственную персону) и беспредельная любовь к артисту.

Режиссер должен знать, какими средствами он добьется желаемого воздействия на зрителя. Он не вправе показывать своих сомнений на съемочной площадке. Даже если он импровизирует, эта импровизация должна быть подготовлена характером предшествовавшей работы.

Я испытываю чувство неловкости перед съемочной группой, если не готов к работе. На площадку нужно выходить подготовленным. Прежде чем начать снимать «Механическое пианино», мы очень много времени проводили в декорациях, в том доме, где шли съемки. Сначала просто ходили, разговаривали, сидели, пили чай. Потом постепенно стали обкатывать текст небольшими кусочками. Затем надели костюмы и продолжили жить в этом доме в состоянии «большего погружения»…

Кому-то это может показаться излишним шаманством. Но дело в том, что процесс актерского существования безостановочен. Если этот маховик запущен, то актер как человек может думать о чем угодно, заниматься чем угодно (спортом, сексом, стоять в очереди в магазине или играть в футбол), а процесс этого запущенного маховика идет уже помимо воли актера. Поэтому, если помалу погружаться в предметный мир того времени, с его неповторимыми деталями, более того, в соединение себя с пейзажем за окном, всё это невероятно помогает актерам перестать «что-то играть специально». Они начинают существовать друг с другом. Пусть не всегда точно в своих образах, но… Корсет вдруг перестает быть лишним и неудобным предметом, к которому невозможно привыкнуть.

Если актеры входят в кадр, одевшись и загримировавшись, по приезде из Москвы в Санкт-Петербург (или наоборот, это неважно), они будут хорошо одетые, но ряженые. Но когда актер в уже привычном для него костюме два, три, четыре, пять дней находится в декорации, общается с партнерами, он уже не пытается сунуть руки в карманы брюк, в которых этих карманов просто нет согласно моде того времени. Он вообще уже очищен от большого количества неизбежных суетных движений и поступков, совершаемых для того, чтобы прикрыть свою пустоту. Поэтому сцена, которая рассчитана на пять дней, при трехдневной репетиции снимается за полдня.