— Панин. Александр.

Человек иронически поднял брови

— И всё?

— А что еще?

— Да много чего. Полковник криминальной полиции, к примеру

— В отставке.

— Из полиции в отставку не уходят.

Я вздохнул

— Ошибаетесь, уходят

Меня принимали на работу полгода, а уволили в полдня. Помните, откуда это?

— Мы навели про вас справки. Вы работали в отделе по расследованию особо тяжких преступлений. Потом вас перевели в специальный отдел. Который занимался выявлением коррупции.

Если бы — коррупции.

В нашей системе — невиновных нет. Но и в ФСБшной — тоже. Правила довольно просты. Если не хочешь, чтобы посадили тебя или кого-то из твоих — копи компромат на тех, кто может тебя посадить.

Это как теория взаимогарантированного уничтожения.

Началось все видимо с Андропова. Он тогда сильно закусился со Щелоковым — великим, непревзойденным и поселе министром, который по сути создал МВД в том виде, в каком оно есть. Шестнадцать лет на министерском посту! А довели его до самоубийства за то что он какие-то половики из министерства на дачу уволок.

Андропов и его ставленник Федорчук — дуболом и придурок — систему сломали. Сорок тысяч опытных ментов и следаков загремели. И с тех пор — нормальный процесс преемственности в МВД был сломан, и не восстановился и поныне. А на улицах — больше не было ни дня спокойно.

Но из этой ситуации — был извлечен урок. Если не хочешь повторения — имей компромат на таких как Андропов — и потенциальные андроповы.

Игра эта — страшная, на лезвии ножа, потому что с той стороны — люди, которые… слово и дело государево, короче. И если они узнают, что на них компру собирают — не простят. Но и переоценивать их не надо. Народ там пошел…

Скажем так — те, кто приходит, чтобы на гелик заработать.

Они меня два года мариновали в зоне. Я не сломался. Потом они поняли, что и не сломаюсь и начали договариваться. Я сдал часть материала — в обмен на реабилитацию и возможность выехать из страны. Меня выпустили…

А мои… коллеги…

Как думаете, кто среди них был стукачок из-за которого мы влетели?

Не знаете? И я вот — не знаю. Так что…

Никто не забыт, ничто не забыто.

— И какой смысл было наводить обо мне справки?

— Это вы сами скажите.

Я сделал недоуменное лицо, долженствующее означать что-то вроде… простите, не понял?

— Вы как-либо связаны с ультраправыми?

Связал ли я как то с ультраправыми? Тоже хороший вопрос.

Знаете, один мужик из числа мне знакомых — ездил в Африку на подработку. Он до того не был расистом, а как вернулся — стал. А я еще совсем молодым сидел в ночном РОВД в одном из районов Чечни, и думал — нас сегодня вырежут или доживем до утра? Так что правым я, по крайней мере, сочувствую. Но сам не состою.

— Я беспартийный.

— Я не об этом спросил.

— Я не состою ни в одной сербской партии. Русской тоже. Я аполитичен.

— Тогда как вы познакомились с Василием Никичем?

Вот оно.

— Он приехал на стрельбище местной дружины. Попросил выслушать его.

— Вы ходите на стрельбище?

— Да

— Зачем?

— Чтобы стрелять.

Помощник министра полистал папку

— У вас много оружия. Зачем вам столько?

— Это граница.

— Но вы не ультраправый?