Розмари не находила в себе сил смотреть на Гризельду – слишком солнечную для этой кухни с обшарпанным столом, растрескавшейся стойкой и грубо сколоченными шкафчиками, где украшением служили черствые пончики в коробке, увядший амариллис в пластмассовом горшке и не убранная в срок фигурка Санта-Клауса на подоконнике. В раковине отмокала миска с присохшей овсянкой.
Дак протиснулся мимо жены, суетясь, дергаясь и слегка подпрыгивая, отчего под пиджаком колыхалось пузо. Это сестра твоя, выпалил он, и муж ее, Джин. Видела бы ты, Рози, как они выступали, какой у них номер! Просто уму непостижимо! Уму непостижимо! Ты бы глазам своим не поверила! А я подумал: вам, девчонки, будет о чем поболтать, правда, Рози, ведь сестра твоя впервые за двадцать лет домой приехала! Говорит, известила тебя письмом. Молодцы они, что зашли, правда? Снаружи трейлер ихний стоит. Они прямо в нем и живут, в трейлере! Коли вам, ребята, пиво не по вкусу – давайте тогда чайку, что ли?
Розмари видела за окном нашу большую компанию – человек двадцать соседей, которые шныряли по лужайке, рассматривали трейлер и заглядывали в окно гостиной. Гризельда спросила, получала ли сестра ее письма, и Розмари сподобилась кивнуть. Потом Гризельда отметила новый светильник над раковиной – симпатично смотрится. Розмари наблюдала, как тает принесенный на подошвах снег.
Дак, метавшийся по кухне, произвел инспекцию холодильника. Для гостей были извлечены сырокопченая колбаса и салат с лапшой, а для жены – банка пива, которую Дак сунул ей в руку, прежде чем объявить, что у гостя в желудке полный комплект рыцарских доспехов, прямо тут, Рози, у нас на кухне. Вот чудеса!
Как вкопанная, Розмари стояла босиком на пороге кухни. Ее сестра, этот мужчина, любопытные соседи, трейлер у дома – все было как в тумане. Она поморгала. Пивная банка холодила руку. Снежный отпечаток ботинка уже превратился в лужицу.
Розмари прошла в кухню, поставила пиво на стол, оторвала бумажное полотенце и стала вытирать пол, наблюдая, как бумага впитывает серую грязь. Мы, говорит, с Даком женаты уже пятнадцать лет. Тебе это известно, Гризельда? Голос у нее не дрогнул, чему она только порадовалась.
Выпрямившись, она облокотилась на стол, все еще с мокрым комом бумаги в кулаке. Тебе известно, что мама, ложась спать, брала с собой в постель какой-нибудь из твоих волейбольных кубков? Тебе известно, что она умерла и прах ее мы развеяли на заднем дворе? Ты это знала? Я на работе целыми днями крашу огромные полотнища и наматываю их на валики. Когда мы с тобой учились в школе, тем же занималась и мама. Изо дня в день.
Она взяла Дака за руку и не отпускала. Я, говорит, раньше спала и видела, как бы уехать. До смерти хотела унести ноги из Бойсе. Но это – она обвела жестом кухню, миску с присохшей кашей, амариллис и фаянсового Санта-Клауса, – это хоть захудалая, да жизнь. Здесь дом.
Гризельда тихонько заплакала, будто зашептала. Розмари умолкла. Такое мгновение, когда они вчетвером собрались у стола под унылой, пыльной кухонной лампой, не могло вместить всего, что накипело. Подойдя к металлоглотателю, Розмари схватила его за руку и вытащила во двор, на снег. Эй! – вскричала она, обращаясь к трейлеру, к освещенным луной предгорьям, к нам, топтавшимся на лужайке. Вот и он! Смотрите хорошенько. Все смотрите! Прямо так и крикнула. По-вашему, глотать железяки – работа тяжелее моей, тяжелее вашей? По-вашему, это завидный мужчина? Смотрите как следует!