Розмари, сказал Дак за тарелкой хлопьев, которые заедал пончиками, ты не поверишь.

У кассы началась форменная драка. Мы решили во что бы то ни стало попасть на представление. Билеты разошлись за четыре часа; в школе надрывались телефоны, горожане требовали перенести выступление в зал большей вместимости. Но Розмари наотрез отказалась идти, даже слушать ничего не желала. Двадцать пять долларов с носа, причитала она. Издеваются они, что ли? Нам с тобой там делать нечего, Дак. Забудь, ладно? Через неделю из Тампы пришло письмо от Гризельды. Разорванное в клочки, оно тут же отправилось в мусорное ведро.

В день приезда пожирателя металла дирекция «Шейверса» объявила, что супермаркет дорабатывает последний месяц и ликвидируется, поскольку от него уже много лет одни убытки. Покупатели тянутся в «Альбертсон», что на Стейт. С закрытием магазина весь персонал будет уволен.

Дак в своем окровавленном фартуке поплелся в разгрузочный отсек и присел на молочный ящик. Начался снегопад. В тупике таяли снежные комья. Менеджер продуктового отдела похлопал Дака по спине и поднял перед собой картонную упаковку пива. Они выпили, немного порассуждали, где искать работу. Окропили снег желтым. Тут менеджеру позвонила жена. Выяснилось, что она не сможет пойти с ним на представление. Тогда он предложил билет Даку.

Жена, понимаешь, забормотал Дак. Она меня не отпустит. Говорит, это, мол, деньги на ветер. Дак, простонал менеджер, мы только что остались без работы! В самый раз оттянуться вдвоем, неужели мы этого не заслужили? Дак пожал плечами. Слушай, продолжал менеджер, сегодня этот крендель будет жрать металл. Я слыхал, ему по силам целый снегокат приговорить.

А кроме всего прочего, не унимался он, там наверняка появится Гризельда Драун.

В школьном спортзале какие-то люди воздвигли сцену, отгородили ее бордовым занавесом и расставили складные стулья. Двадцать пять долларов с носа – а в зале яблоку негде было упасть. С опозданием на полчаса занавес со скрипом поплыл вверх, открыв взорам публики сидящего за столом пожирателя металла. Невысокий, крепкий человек за пятьдесят был одет в черный костюм и белую сорочку с черным галстуком. Держался он прямо; сверкающее розовое темя, похожее на половинку яйца, обрамлял венчик седых волос. Впалые серые глаза казались чересчур большими. Сидел он с невозмутимым видом, сложив руки на коленях. У него за спиной дрогнула и тут же застыла расшитая блестками голубая занавеска.

Шаркая зимними сапогами, мы выжидательно созерцали это банальное зрелище – невзрачного человека, сидящего за голым столом при свете обыкновенных лампочек школьного спортзала. Публика перешептывалась, ерзала, потела. Над скопищем людей в теплых куртках поднимался пар.

На улице валил снег, укрывая припаркованные у школы минивэны и фургоны, в воздухе пахло слякотью и нетерпением. Где-то вопил ребенок. Ножки складных стульев поскрипывали резиновыми насадками по деревянному настилу. Подошвы теплых сапог поскрипывали на трехочковой линии.

Мы изучали программки, вычурные шрифты, кровоточащие, перетекающие одна в другую буквы, из которых складывалось обещание невозможного и удивительного: Спешите видеть Металлоглотателя, который способен проглотить смятую жестянку, целый лодочный мотор – и никогда не повторяет один и тот же номер дважды. С трудом верилось, что тщедушный человек, сидящий за столом, способен исполнить хоть какой-то номер. Дак с менеджером заняли места подальше от сцены; их мощные бока намного выходили за габариты стульев.