[8], говорит, и в устах огромного гринго из штата Мэн это звучит нелепо, но все равно приятно.

Горизонт мало-помалу пристраивается по бокам от солнца; Доротея продолжает забрасывать удилище. Руку уже сводит от напряжения, но теперь получается очень даже неплохо, леска летит параллельно воде, мушка ложится, точь-в-точь как показывал великан, да к тому же Доротея читает воду: прикидывает, где затаилась рыба, в какую забилась расщелину. Наблюдает за ходом рыбной мелочи и за полетом птиц, которые ею кормятся. Рука совсем одеревенела. Ноги затекли. Они теперь больше принадлежат океану, чем ей самой.

Закат, как жаркая топка, окрашивает своим цветом облака. И при этом скрытно посылает копья света в бухту, где Доротея, прорезая голубую поверхность, подтягивает к себе стример и в один прекрасный миг понимает, что его заглотил полосатый окунь.

Рыбина сильная, сдаваться не хочет; удилище гнется так, что глазам не верится; Доротея, поборов панику, медленно отступает к берегу и вываживает рыбу по всем правилам. Рыба мечется, делает обманные рывки. Доротея не теряется. Через леску ей передается сила окуня. Это достойный соперник. Он борется не на жизнь, а на смерть. Но и Доротея тоже борется.

Когда окунь в конце концов оказывается на мелководье, она вытаскивает его, трепещущего и задыхающегося, на сушу и нагибается, чтобы извлечь крючок. Крупная полосатая рыбина поблескивает в сумерках. Доротея поднимает окуня за нижнюю челюсть и заглядывает в круглые неразумные глаза.

С рыбиной на руках она заходит в воду. По плечи. Делает глубокий вдох, задерживает воздух в легких. Прижимает к себе свой улов. Ощущает мускулистую плоть. Ощущает и собственные мышцы, ноющие, измотанные, сильные. Склоняется к воде. Считает до двадцати. И отпускает рыбу на волю.

В тысяча девятьсот семьдесят девятом году за волейбольную команду старшеклассниц средней школы города Бойсе играла Гризельда Драун, невероятно высокая девушка с крепкими, как древесные стволы, ляжками и точеными руками; ее подача стала залогом победы в чемпионате штата Айдахо, а о том, что это был коллективный успех, напоминали разве что игровые майки ее подруг по команде. Сероглазая, рыжеволосая акселератка, она созревала буквально на глазах, и по школе ползли слухи, что одного парня ей мало – будто бы она шастает сразу с двумя в пыльный чулан для музыкальных инструментов, где хранятся мятые тубы и дырявые барабаны; а еще поговаривали, что она не дает прохода учителю физики и балуется с кубиками льда в классе для самостоятельных занятий. Слухи есть слухи: никого не интересовало, сколько в них правды и сколько вымысла. Известны они были всем и каждому. И особых сомнений не вызывали.

Отец Гризельды умер давным-давно, мать работала в две смены на ткацкой фабрике. Младшая сестра, пышка Розмари, не вышла ростом, чтобы играть, а потому просто состояла при команде. Сидя на складном стуле, она меняла счет на табло, а также вела статистику и время от времени, пока тренер заставлял спортсменок отрабатывать ускорения, накачивала спущенные волейбольные мячи.