После наступления темноты Доротея стоит, озираясь, в своей тесной каморке. Прикрепляет к стене карту. Садится на спальный мешок и обводит глазами контуры штата Мэн. Сушу с ее границами, столицами и названиями. А глаза сами собой возвращаются к синей бесконечности, что уходит за рамку карты.

За оконным стеклом бьется мотылек. В листве шуршат и пищат насекомые. Доротея убеждает себя, будто слышит море. Достает из кармана стримеры, чтобы полюбоваться.

В дверном проеме появляется отец, он тихонько стучится, окликает дочку и садится рядом с ней на пол. Похоже, мучается без сна. Сутулится.

Приветик, папа.

О чем задумалась?

Здесь все какое-то чужое, пап. Нужно время. Чтобы привыкнуть.

Она со мной не разговаривает.

Да она, считай, ни с кем не разговаривает. Тебе ли не знать.

Отец сникает. Указывает подбородком на стримеры в дочкиной руке. Это что у тебя?

Мушки. Для рыбалки. Стримеры.

Ну-ну. А сам даже не пытается скрыть, что мыслями блуждает где-то далеко.

Я хочу порыбачить, пап. Можно прямо завтра?

Отец сжимает и разжимает пальцы. Глаза открыты, но слепы. Конечно, Доротея. Ступай. Порыбачь. Claro que si[5].

За ним затворяется дверь. Доротея задерживает дыхание. Считает до двадцати. Слышит за стенкой протяжные папины вздохи. Словно каждый такой вздох – робкая подготовка к следующему.

Натянув коричневый свитер, она распахивает раму и вылезает в окно. Медлит в сыром дворике. Втягивает воздух. Над соснами кружится колесо галактики.

Костер развели в роще у скалы. Ветер чист, трава умыта росой. Под звездами скользят стаи облаков. Кроссовки у нее промокли. Свитер облеплен лесным сором. Присев на подстилку из сосновой хвои, за пределами светового круга, она видит движение темных фигур и скольжение изломанных теней по сосновым стволам. Места на бревнах и пнях заняты. Летит смех. Звякают бутылки.

Она находит глазами того парня: он сидит на бревне. Пламя окрашивает его улыбку оранжевым. Белеет ожерелье из ракушек. Со смехом запрокинув голову, он прикладывается к бутылке. Доротея надолго – на верную минуту – задерживает дыхание. Вскакивает, поворачивается, чтобы уйти, но наступает на какой-то сучок; раздается треск.

Смех умолкает. Она не шевелится.

Ау, зовет парень, это ты, что ли, Дороти?

Доротея выходит из темноты в круг света, понуро идет вперед и садится рядом с парнем.

Дороти. Братцы, это Дороти.

Освещенные пламенем лица устремляются в ее сторону – и отворачиваются. Разговор начинается заново.

Так и знал, говорит парень, что ты появишься.

Ну, прямо.

Железно.

Да откуда ты мог знать?

Знал, и все. Как чувствовал. Говорил же тебе: мы чуть ли не каждую ночь у костра тусуемся. Я для себя решил: давить не надо. Эта девочка еще появится. Дороти появится. И вот пожалуйста.

У тебя сегодня улов был? Когда я ушла?

Пару штук поймал. Но отпустил.

Мой папа устроился на металлургический завод. Проектировать корпуса военных кораблей.

Честно?

Еще не приступил. На днях приступает.

Он держит ее за руку; ладонь у нее влажная от пота, но Доротея не отстраняется, они переплетают пальцы, и она чувствует его загрубелую кожу. Так проходит некоторое время; она сидит – не шелохнется. Они не разговаривают. Костер окуривает дымом кроны деревьев. Дрожа, подмигивают звезды. Как славно быть дочерью кораблестроителя.