— В Лос-Анджелесе мы пробудем два дня. В девять тридцать утра отходит поезд, путь двадцать один, утром в среду, поезд сорок два. Все это написано на конвертах, в которых лежат ваши гостиничные квитанции. Кроме того, вам полагаются талоны на питание, которые можно отоварить в кафе «У француза» на Мейн-стрит.

Он раздал по два конвертика, один с ярлыком «КОМНАТА», другой — «ПИТАНИЕ».

— Ты Буковски? — спросил он.

— Да, — сказал я.

Он протянул мне мои конвертики. И приписал «12.80» в моем столбце «Г», а в столбце «П» — «6.00».

Я вышел из здания вокзала Юнион-стейшн и, когда переходил площадь, заметил двоих коротышек, которые ехали в поезде вместе со мной. Они шли быстрее меня и переходили площадь правее. Я посмотрел на них.

Оба широко улыбнулись и сказали:

— Привет! Как дела?

— Нормально.

Они прибавили шагу и, спешно перейдя Лос-Анджелес-стрит, направились к Мейн…

В кафе ребята тратили свои талоны на пиво. Я тоже истратил свои талоны на пиво. Пиво стоило всего десять центов стакан. Почти все напились очень быстро. Я стоял у самого крайя койки. Обо мне они больше не говорили.

Я пропил все свои талоны, а потом за пятьдесят центов продал другому бродяге свои квитки на жилье. Я выпил еще пять стаканов пива и ушел.

Я пошел пешком. Я пошел на север. Потом я пошел на восток. Потом снова на север. Потом я шел мимо свалок, где были груды сломанных автомобилей. Один малый мне как-то сказал: «Каждую ночь я сплю в новой машине. Вчера ночью я спал в “форде”, позавчера — в “шеви”. Сегодня я собираюсь ночевать в “кадиллаке”».

Я нашел место, где ворота были закрыты на цепь, погнулись, а я был достаточно худ, чтобы протиснуться между цепью, воротами и замком. Я огляделся и нашел «кадиллак». Года выпуска я не знал. Забрался на заднее сиденье и уснул.

Было, наверно, шесть утра, когда я услыхал, как кричит тот малыш. Ему было лет пятнадцать, и в руке он держал детскую бейсбольную биту:

— Вылезай из нашей машины, грязный бродяга!

Малыш казался напуганным. Он был в белой и теннисных туфлях, а во рту у него не было переднего зуба.

Я вылез.

Отойди назад! — завопил он. — Назад, назад!

Он замахнулся на меня свой битой.

Я медленно пошел к воротам, которые были уже открыты, правда, не настежь.

Потом из крытой толем лачуги вышел старик лет пятидесяти, толстый и заспанный.

— Папа! — завопил малыш. — Этот человек был в одной из наших машин! Я нашел его спящим на сиденье!

— Это правда?

— Да, правда, папа! Я видел, как он спал на заднем сиденье одной из наших машин!

— Что вы делали в нашей машине, мистер?

Старик был ближе к воротам, чем я, но я продолжал к ним идти.

— Я спрашиваю, что вы делали в нашей машине?

Я подошел ближе к воротам. Старик выхватил у малыша биту, подбежал ко мне и ткнул ее концом мне в живот, сильно.

— Ох! — воскликнул я. — Боже милостивый!

Я не мог выпрямиться. Я попятился назад. Увидев это, малыш расхрабрился.

— Сейчас я ему задам, папа! Сейчас я ему задам!

Малыш выхватил у старика биту и принялся ею размахивать. Он бил меня почти по всем местам. По спине, по бокам, по обеим ногам, по коленям, лодыжкам. Я только и мог, что защищать голову. Я обхватил голову руками, а он дубасил меня по рукам, по локтям. Я прислонился спиной к проволочной ограде.