— А что делать?

— Там тебе скажут.

— Где — там?

— Это бригада железнодорожных рабочих, где-то к западу от Сакраменто.

— Сакраменто?

— Ты что, глухой, черт подери?! Короче, у меня и без тебя дел по горло. Нанимаешься или нет?

— Нанимаюсь, нанимаюсь…

Я поставил свою подпись в списке, который лежал перед ним на столе. Мой номер был двадцать седьмой. Я даже подписался собственным именем.

Он протянул мне квиток.

— Явишься со своими шмотками на путь двадцать один. Там всех вас будет ждать специальный поезд.

Я сунул квиток в свой пустой бумажник. Он снова сплюнул.

— А теперь слушай, малыш, я гляжу, ты малость придурковат. Наша компания заботится о таких, как ты. Мы помогаем людям. Мы — славные ребята. Помни о нашей старой железнодорожной компании и не забывай при случае замолвить за нас словечко. А когда попадешь на пути, слушайся своего бригадира. Он на твоей стороне. Там, в пустыне, ты сможешь накопить себе денег. Видит бог, там негде их тратить. Зато в субботу вечером, малыш, в субботу вечером…

Он снова наклонился к своей плевательнице, выпрямился:

— Эх, черт, в субботу вечером ты идешь в город, надираешься, задешево получаешь отсос от мексиканской сеньориты, нелегально перешедшей границу, и в прекрасном расположении духа возвращаешься обратно. Во время отсоса все мучения мужика отсасываются из его башки. В такой бригаде и я начинал, а нынче я здесь. Желаю удачи, малыш.

— Спасибо, сэр.

— А теперь пошел к черту! Я занят!..

В указанное время я явился на путь 21. Возле моего поезда стояли все эти парни в лохмотьях — воняли, смеялись, курили самокрутки. Я подошел и встал сзади. Они были лохматые и небритые, они одновременно храбрились и нервничали.

Потом мексиканец со шрамом от ножа на щеке велел нам загружаться. Мы загрузились. В окна ничего не было видно.

Я сел на последнее место в глубине вагона. Остальные уселись спереди и принялись болтать и смеяться. Один малый достал полпинты виски, и семь или восемь из них отхлебнули по глотку.

Потом они начали оборачиваться и смотреть на меня. Мне послышались голоса, и не все они были у меня в голове:

— Что случилось с этим сукиным сыном?

— Он думает, что он лучше нас?

— Он же будет с нами работать, старина.

— Что он о себе возомнил?

Я выглянул в окно, я попробовал, в вагоне не убирали двадцать пять лет. Поезд тронулся, и я был в нем вместе с ними. Их было человек тридцать. Долго им ждать не пришлось. Я растянулся на своем сиденье и попытался уснуть.

«у-у-у-у!»

В лицо, в глаза мне летела пыль. Я услышал, как кто-то копошится под моим сиденьем. Снова послышалось завывание ветра, и столб двадцатипятилетней пыли поднялся мне в нос, рот, глаза и брови. Я подождал. Потом это случилось опять. Настоящий ураган. У того, кто сидел внизу, это получалось чертовски здорово.

Я вскочил. И услышал весь этот шум под моим сиденьем, а потом кто-то вылез оттуда и убежал в переднюю часть вагона. Он шлепнулся на сиденье и попытался притвориться членом бригады, но я услышал его голос:

— Если он подойдет, вы уж мне помогите, ребята! Обещайте помочь мне, если он подойдет!