— Ты уже взрослая, — сказал Шахновский. — Если тебе нужны деньги, пойди и заработай.

Шел последний год счастливого существования компании ЮКОС. Шахновские жили в поселке Яблоневый сад. Их дом стоял бок о бок с домами Ходорковского и Лебедева. Жили весело, ходили друг к другу в гости. ЮКОС был такой огромной компанией, что в ней, разумеется, нашлось бы место для семнадцатилетней девчонки, которую папа хочет приставить к делу. Но Шахновский настаивал:

— Ты уже взрослая. Ты должна найти работу сама.

На территории поселка был спортивный клуб. Девочка могла бы работать там какимнибудь помощником менеджера. У соседа Ходорковского был огромный благотворительный фонд «Открытая Россия», занимавшийся образовательными программами — девочку можно было пристроить туда. Опять же, на территории поселка был дом приемов, значительную часть которого оккупировал Платон Лебедев, разместивший там своих финансистов. Неужели в финансовой службе Лебедева не нашлось бы места для Юли, которая Лебедеву как родная? Но Шахновский настаивал: «Ты взрослая. Ты должна найти работу сама. Причем вне компании ЮКОС, потому что работа в компании, где отец — твой начальник, не предоставит тебе ни одного шанса, никогда». В свои семнадцать Юля, пожалуй, не понимала, о каких таких шансах говорит отец. Теперь понимает. Речь шла о возможности войти в Игру. Вроде той, которая представилась режиссеру НТВ Вере Кричевской. Шанс войти в Игру, который работа в московской мэрии предоставила и самому Василию Шахновскому в августе 1991 года.

Тогда, в августе, когда путч провалился, генерал Пуго покончил с собой, а других участников ГКЧП арестовали; ликующие защитники Белого дома, не находя выхода своему упоению, направились к зданию Комитета государственной безопасности на Лубянке. Они шли, выкрикивая лозунги свободы и демократии. И они шли, чтобы захватить здание КГБ, выворотить на свет божий все документы, все архивы, все секреты охранного ведомства и тем самым покончить раз и навсегда с советской властью, назвать и судить всех преступников, эту власть представлявших.

Остановить этих людей было нельзя. Во-первых, потому, что они были толпой, огромной толпой, остановить которую невозможно даже при помощи оружия. Во-вторых, потому что на сторону толпы перешла армия, опрометчиво введенная гэкачепистами в Москву. Если бы КГБ взялось защищать свои тайны с применением оружия, в Москве на Лубянской площади завязался бы бой и спецслужбисты проиграли бы его. Суд, а то и казнь ожидали бы не только сотрудников КГБ, но и функционеров коммунистической партии, членов правительства, союзного и московского — всех, кто подвернулся бы под руку ликующей толпе. Сотруднику мэрии Василию Шахновскому тоже, пожалуй, досталось бы. И он, пожалуй, это понимал.

Говорят, именно он придумал возглавить толпу, которую нельзя было остановить. Именно он в мгновение ока нашел и пригнал на Лубянскую площадь подъемный кран. Именно он пустил по толпе лозунг демонтировать памятник Дзержинскому.

До этого момента недорого стоила способность Василия Шахновского пригнать подъемный кран. Но в тот момент любой генерал КГБ отдал бы за подъемный кран полцарства. Толпа, еще час назад желавшая выпотрошить КГБ, теперь ликовала, глядя, как снимают с постамента памятник. А когда памятник погрузили на грузовик и увезли, люди разошлись с чувством выполненного долга. В то время как позади памятника, в здании КГБ, заканчивали вывозить и перепрятывать архивы, уничтожать документы, не пригодные для наступившей новой эпохи. За этот подъемный кран, говорят, навсегда остались благодарны Василию Шахновскому высокопоставленные кагэбэшники. Эксплуатация этой благодарности была, говорят, главной служебной обязанностью Шахновского в компании ЮКОС. И все та же благодарность спасла Шахновского, когда компанию разрушали — по тем же обвинениям, по которым Ходорковский и Лебедев сели в тюрьму на восемь лет, Шахновский получил год условно и уехал в Швейцарию.