— Это неважно. Я пришла сюда не для того, чтобы судить вас или поучать. Мне достаточно того, что вы подтвердили случившееся. Не передо мной вы будете отвечать за свою вину.

Старик расплакался. Слезы струились по обвисшей, сморщенной коже лица, вся нескладная фигура извивалась в немощных, отчаянных и отвратительных движениях. Наконец он упал на колени и нечленораздельным бормотанием, из которого изредка вырывались едва различимые внятные фразы, умолял о пощаде, призывал к жалости, просил простить его грех.

— Свой грех, Александр, вы сможете искупить чистосердечным признанием, когда это потребуется, — сказала Кейт.

Ее слова сразу успокоили старика. В глазах промелькнула искра надежды.

— А когда потребуется? — тихо спросил он, всматриваясь в Кейт.

— Встаньте, Александр.

С трудом поднявшись, он глубоко дышал, но игра морщин на его бледном и мокром от слез лице свидетельствовала о том, что к нему пришла новая мысль. Он стал говорить беспорядочно, лихорадочно подыскивая слова, скрипучим таинственным шепотом, пытаясь убедить Кейт, что лучше умолчать о случившемся, что будет скандал и переполох, что стыд и позор обрушатся на всю семью, что несчастья коснутся Прудов.

— Панночка Кася, вы молоды, неопытны, послушайте совета старика. На коленях умоляю! Зачем все это ворошить, кому это надо? Пусть останется, как было, ведь никто не знает. Михалина умерла. Мне уже мало осталось на этом свете. И никто не узнает. Хорошо так, как есть. Пусть так и останется. Панночка, золотая панночка, дорогая…

Кейт кивнула головой и вышла. Огромная и безнадежная печаль овладела девушкой безраздельно. По всей вероятности, она сама не замечала, что на приветствие встречных отвечала улыбкой, но этот знак вежливости выработался у нее до автоматизма.

Во дворце было заметно оживление. Большинство гостей уже проснулось. В зале, где темные дубовые панели были увешаны большим количеством подносов и тарелок из старинного серебра, мужчины в подобающих обстановке костюмах весело разговаривали о своих охотничьих приключениях; в картинной галерее тетушка Матильда, окруженная роем молодых девушек, оживленно вспоминала роскошные балы, в которых она принимала участие еще до замужества. Рядом в просторном кабинете Гого развлекал общество анекдотами из периода своего пребывания в Бонне, Оксфорде и Нанси. В библиотеке было уже сине от дыма сигар. Там представители старшего поколения, рассевшись в удобные кресла, дискутировали о хозяйстве и политике.

Появились слуги, внося большие подносы с коктейлями, водкой и канапе[2].

Кейт здоровалась, поддерживала разговоры, переходя из зала в зал, от группы к группе.

— Вы сияете от счастья, — сказал ей молодой Лучинский. — Боже мой, что делает любовь!

— А панна Кася всегда светится, как весеннее утро, — добавила пани Тарлова.

Гого, лавируя между гостями, приблизился к невесте. Он выглядел свежим, и трудно было не заметить, как его переполняет радость.

— О, мучительница, — начал Гого, — куда ты исчезла с самого утра? Я искал тебя по всему дворцу и уже отчаялся.

— Глядя на тебя, этого не скажешь, — рассмеялась Кейт.