Ее ответ на мой вопрос. После этого всю инициативу перехватил я, крепко сжимая свою уже жену за тонкие плечи. 

Слишком велика была жажда. 

Проложил дорожку поцелуев по ее шее к груди и вернулся обратно к пухлым губам. Сейчас, когда Леся была беременна, они были такими налитыми, такими манящими. Сколько раз я заглядывался на ее рот или грудь, как пятнадцатилетний мальчишка, и просто не мог взять себя в руки. 

Сейчас было то самое «дорвался».

Я все еще помнил, как нам было хорошо вместе. Но что такое один-единственный раз? Который был черт-те когда.

Сам не заметил, как мои пальцы начали подрагивать. 

Когда? 

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​ Когда я развязывал длинные лямки свадебного платья или когда добрался до шнуровки на тонкой спине?

Переведя дыхание и на мгновение отстранившись от Олесиных губ и кожи, тихо прошептал ей в шею:

— Возможно, это было чересчур самоуверенно с моей стороны, но я узнавал у твоего врача. Она сказала, никаких показаний против нет. Я буду аккуратен, — шумно сглотнул, подбирая слова, потому что разум был почти затуманен. Я почти ничего уже не соображал. На краю сознания пытался вспомнить, когда последний раз я хотел кого-нибудь настолько же сильно, и понимал, что никого и никогда. Помутнение, не иначе. — Если не хочешь, останови меня, Лесь. — Ласково провёл губами по линии ее подбородка и тут же приподнял голову, взял лицо жены в ладони и заглянул в зеленые глаза, сейчас они были темно-травяного цвета. Ведьмовские глаза, взгляд которых пробрался мне куда-то под кожу и вытягивал из меня всю душу. — Останови, потому что я слишком долго ждал и сам не смогу. 

Леся, не отрывая от меня взгляда, словно и не моргая вовсе, провела ладошками по моим плечам, затем погладила по груди, очерчивая мышцы так нежно и невесомо, а меня уже била сильная дрожь, будто Олеся решила добраться до моей души не только глазами, но и ладонями. 

И тут ее пальчики подобрались к пуговицам на рубашке, и она начала быстро их расстегивать, причём в совершенно хаотичном порядке. Вот расстегнула где-то в середине, вот самую верхнюю, вот вытащила полы рубашки из-под брюк и начала расстегивать пуговки с самого низа.

Олеся облизнула губы, приоткрыв их сделала два шумных вдоха, словно именно так ей было проще дышать, и запальчиво зашептала спустя ещё две расстегнутые пуговки.

Черт! Да сколько же их всего? Почему так много?

— Не останавливайся, Глеб. Я тоже хочу, чтобы все было по-настоящему. Так, как у всех нормальных людей, без договоров, уговоров и всего тому подобного. Ты мне безумно нравишься, и мне с тобой очень хорошо. Просто дышать рядом. Надежно так. Ты и твоя мама уже стали для меня семьей. Прости, — она виновато улыбнулась, но так обворожительно, — наверное, не к месту я сейчас ее вспомнила. Но говорю так, как есть. Ты для меня… 

На этот раз уже я не дал ей договорить. Все нужные именно сейчас слова были сказаны. Остальное потом. Потом, когда я наконец-то утолю свою жажду. 

Ещё никогда в жизни я не был так нежен и аккуратен, ни с одной женщиной. И, что самое странное, я прекрасно понимал: вся эта чрезмерная нежность и выверенность движений была не только из-за маленького, аккуратного выпирающего животика, который делал Олесю еще более женственной. Вся эта нежность была направлена именно на саму Лесю.