Но оказалось, что в университете царили порядки, заведенные высокопоставленными держимордами. Даже некоторые профессора говорили: «Наш школьный режим представляет собой общественное и государственное зло». Педеля — вездесущие надзиратели, наглые и откровенные шпики, фиксирующие каждое твое движение. Мундиры. Провокаторы даже, увы, из среды таких же, как и ты, студентов. Устранение либеральных профессоров. Запрещение всех организаций, даже таких невинных, как землячество. Исключение и высылка многих студентов, которые были на примете у жандармов. Вот какую обстановку в университете встретил Сашко, пришедший туда с открытой душой. Он скоро понял, что единственно, чему можно при таких условиях научиться, это… ненавидеть самодержавие.

Он участвует в революционном движении студентов. Устанавливает самые тесные связи с марксистским студенческим кружком. Но и там большинство студентов было охвачено жаждой академических преобразований, изменений университетской, жизни. Лишь немногие пытались увязывать студенческое движение с рабочим.

17 октября 1889 года в Саратове умер Николай Гаврилович Чернышевский, книги и жизнь которого будили мысль и волю для борьбы с самодержавием. Студенчество всколыхнулось. Александр участвует в запрещенной жандармами студенческой панихиде по писателю. Ее под большим секретом согласился отслужить один священник. Но разве можно было удержать речи! Пикетчики, расставленные вокруг церквушки, сообщили об опасности. Студенты успели выйти из церкви беспрепятственно. Шлихтеру удалось пройти мимо жандармов, дворников и городовых, окруживших божий дом.

О крамольных речах на панихиде стало известно в городе. Это придало акту свободного общественного выступления революционное значение. Он взбудоражил прогрессивную интеллигенцию Харькова. Студенты ходили именинниками.

Жандармское управление вызывает Александра свидетелем по делу арестованного за социал-демократическую деятельность студента Киевского университета по фамилии Горб. Они учились вместе еще в Прилукской гимназии.

Внезапный вызов, да еще в жандармерию, всполошил Александра. Он не знал причины. Спрашивал у товарищей, как себя держать. Но никто ничего вразумительного посоветовать не мог.

— Отрицайте все! — предлагали одни. Но что?

— Признайтесь во всем! Повинную голову меч не сечет, — советовали другие. Но в чем?

— Клеймите позором мракобесов и палачей! — говорили третьи.

На устроенной жандармами очной ставке, увидев бледного, перепуганного товарища, Шлихтер отрицал и свое знакомство с этим студентом, и связь с подпольным социал-демократическим кружком в Киеве. Не признал его и Горб, хотя и вел себя как-то странно.

__ Может, вы. его знали и забыли? — нагло ухмылялся жандармский ротмистр.

— Нет, я его не знал и потому забыть не мог! — ответил Александр, краснея, потому что не привык говорить неправду.

— Странная вещь. Господин Горб вчера еще вас знал, даже написал об этом, а сегодня забыл!

— Я отказываюсь от данных мною предварительно показаний! — ответил, тоже краснея, Горб. — Меня принудили.

— Ну хорошо! — бесцеремонно рассматривая в упор Шлихтера, сказал ротмистр, протягивая ему отмеченный пропуск, — Вы свободны. Советую вам обратиться к врачу, чтобы он проверил, что случилось с вашей памятью. А излечением памяти Горба мы займемся здесь! — закончил он, опалив арестованного тяжелым многозначительным взглядом, под которым тот сразу стал как-то меньше.