Мало этого, он еще был, вместе с Юрием Михайловичем Коцюбинским, сопредседателем Комитета Большого Днепра, организовал Совет по изучению производительных сил Украины, который за два года открыл свыше семнадцати тысяч месторождений полезных ископаемых. И сейчас эта украинская нефть! Но о ней позже, позже…

Из какой-то газеты был прислан фотокорреспондент. И, несмотря на ворчание юбиляра, оставил для потомков целую серию фотографий. Это были последние снимки.

— Как ты считаешь, Женютка, на юбилейном вечере не было никаких чрезмерностей? — спросил он. — Помнишь, как Владимир Ильич в день своего пятидесятилетия благодарил, что его избавили от слушания юбилейных речей?

— Скромность Ильича известна, — ответила Евгения Самойловна. — Но и на твоем чествовании говорили больше о партии, воспитавшей тебя, а не о тебе.

Он с благодарностью посмотрел на жену. Голова ее украшена пышным шлемом седых волос. И что удивительно, он не замечал следов безжалостных лет. Сквозь невидимую паутинку морщинок просвечивало ее юное лицо, такое, каким он впервые увидел в Берне, когда они встретились на первомайской демонстрации.

— Ты что это, Сашко, до сих пор костюм не надел? — вдруг оживилась хозяйка, поправляя у зеркала прическу. — Не забудь, что у нас сегодня гости, гости…

Он вытащил из карманчика старинные швейцарские часы, узким кожаным ремешком пристегнутые к пуговке жилета.

— Сейчас будут! — проговорил задумчиво, заводя их. Гости! Сколько у них побывало людей — соратников давних революционных лет и юношей, только вступивших в самостоятельную жизнь, земляков-лубенчан и ленинградцев, москвичей, сибиряков. После десятилетий скитаний по тюрьмам, городам и весям многих можно было бы назвать земляками. Одни заявлялись нежданно-негаданно, другие предупреждали, но всех встречали с присущим людям ленинской когорты.

— Но есть потрясающие встречи, назовем их вертикальными. Когда приезжают люди из разных лет жизни. Тогда кажется, что в комнату сразу сошлась вся твоя жизнь… И гости видят тебя одни — молодым, а другие вот таким старым, хлипким, как теперь я… Как бы это назвать…

— Пленум друзей! — с улыбкой подсказала Евгения.

— Пожалуй, лучше не придумаешь. И все-таки есть гости, появление которых вызывает у меня совершенно особые, непередаваемые чувства! — воскликнул Шлихтер.

Через минуту в дверь постучали. Но не почудилось ли ему? Это же один из тех условных стуков, которым пользовались здесь же, в подполье, три десятилетия назад: тук-тук… тук-тук…

Александр Григорьевич даже зажмурился. А когда открыл глаза, перед ним стоял сухопарый человек с сединой на висках, в фуражке железнодорожника.

— Женютка, ты смотри, кто к нам заглянул! Какая радость! Ведь это же Линкевич Евгений Михайлович! — воскликнул Шлихтер, обнимая за плечи и подталкивая вперед гостя. — В красный угол садитесь!

— Помню, помню… — воскликнула Евгения. — Мы же знакомы с вами с 1903 года по работе в Управлении Юго-Западных железных дорог.

— Точно! — обрадовался Линкевич. — Сколько у вас перед глазами людей прошло, а вы не забыли. Я работал конторщиком отдела счетоводства. — Он снял картуз, сел и надел его на коленку. — Стал членом подпольного кружка, который организовал и вел Александр Григорьевич.