Мужчины и женщины в клубе развлекались отдельно: женщины без устали играли в маджонг, а мужчины жевали сигары над колодой карт. Иногда женская половина отправлялась на поле для гольфа, чтобы не мешать драгоценному отдыху мужей. Порой случались и теннисные матчи, правда, больше ради моды, чем для спорта, – как удобный повод надеть белоснежные костюмы, на которых никогда не появлялось ни капли пота. Потом мужчины наслаждались грилем, а женщины отдыхали в гостиной, где на дубовых панелях в золотых венцах красовались имена чемпионов по гольфу, в том числе самого знаменитого – он побеждал семь лет подряд.

В клубе имелись просторные раздевалки с массивными столами, ванные, где купальные принадлежности благоухали стерильной чистотой, диетический бар, старинные ковры, «доска основателей» с именами его прадедов и комната для слуг, почти сплошь иммигрантов, которых называли только по именам, всегда услужливых и улыбающихся неправдоподобно широкими улыбками.

Майрона поразило, что теперь членами клуба были люди его возраста. Те самые девчонки, которые когда-то потешались над праздностью своих мамаш, сегодня сами бросили работу и карьеру «ради детей»: проще говоря, нанимали детишкам нянь и отправлялись на клубные обеды, где от скуки развлекались сплетнями и подкалывали друг друга. Сверстники Майрона, откормленные и безупречно одетые, с волосами по плечи и аккуратным маникюром, сидели в расслабленных позах с мобильниками в руках и отпускали непристойные шуточки, а их детишки лениво слонялись по клубу с портативными плейерами и видеоприставками.

Их разговоры приводили Майрона в отчаяние своей абсолютной пустотой. В его время старики вели себя более степенно и не болтали почем зря, ограничиваясь тем, что обменивались новостями или бросали пару фраз про спорт. Почтенные дамы расспрашивали друг друга про детей и внуков, сравнивая своих чад с чужими и выискивая слабые места соперников. При каждом удобном случае они распевали восторженные оды своим отпрыскам, хотя толком их никто не слушал: это были всего лишь невинные стычки перед настоящим боем, учебные маневры, где приступы самомнения смешивались с чувством безысходности.

Обеденный зал в клубе выглядел так, как ему и полагалось: пафосным дальше некуда. Зеленые ковры, тяжелые занавеси, похожие на домашний велюровый костюм, золотые скатерти на красном дереве, цветочные вазы, развешанные где попало, и ряды тарелок, бестолково расставленные на столах. Майрон помнил, как в детстве посещал здесь подготовительный класс, оформленный под спортивный клуб: с музыкальными автоматами, афишами, флажками, бейсбольным тренажером, баскетбольной корзиной, рисунками тринадцатилетних мальчишек, воображающих себя художниками, – тринадцатилетние мальчишки вообще самые противные и несносные создания на земле, если не считать киношных адвокатов, – и музыкальной группой, выступавшей на местных свадьбах, чей солист, упитанный паренек, дарил детям серебряные доллары в кожаных чехольчиках, на которых красовался телефонный номер этой самой группы.